Малышке нельзя было сорвать цветок и подарить его маме, потому что это растение занесено в Красную книгу. Мальцу, просившему у него бинокль, надо было подождать, мол, сейчас у него слишком грязные руки. И время полдника еще не пришло, так что если ты голоден, то терпи. И ослика в поводу повести нельзя, потому что ты его наверняка упустишь. И пускать блинчики по воде никогда у тебя не получится, потому что ты не прилагаешь к этому достаточных усилий. (Прилагать усилия, чтобы пускать блинчики по воде… Нет, ну какой придурок…)
Другой малышке говорилось, что если она еще раз подойдет к ослу сзади, тот непременно ее лягнет и может даже убить. (Мой Ося… Какая чушь…) Когда его жена восхищалась видом, он отвечал, что с противоположной стороны холма вид значительно лучше, когда она фотографировала детей, он предупреждал, что у нее ничего не выйдет, потому что она снимает против света, а когда под конец она согласилась взять свою кроху на руки, он возвел очи к небу, напомнив ей, что нельзя вот так вот поддаваться на детские капризы.
Ладно.
Я замедлила шаг, прикинувшись страшной любительницей флоры и фауны, чтобы немножко остыть.
Вали ты со своим мирком подальше от моей души, грязный мелкий надзиратель, я тут смотрю, какие злаки я буду класть в свои букеты…
Франки бросил мне взгляд, означавший «Не вмешивайся, я тебя умоляю», и ответил ему какую-то расплывчатую чушь, замяв разговор.
– Эй, Билли, не устраивай мне проблем с этим типом, о’кей? В следующей группе идет мой коллега по работе, который мне дорог, и я не хочу скандала, договорились? Я ведь тоже все-таки в отпуске…
Я кивнула в знак согласия.
И перестала беспокоиться.
За него.
Ну а поскольку он резчик от Бога, то когда он, закончив работу, вручил каждому ребенку по настоящему сокровищу, как же они были довольны, как радостно они улыбались.
Каждому досталась палка с инициалами и личным символом, вырезанными на коре. Для мальчика символом стала шпага, для девочек он вырезал звезду и сердце.
Я тоже потребовала себе такую, страшно раскапризничалась, и он сделал еще одну – специально для меня. Моя палка была толще, длиннее и помечена очень красивой буквой «Б», под которой Франк выгравировал морду моей собаки. Когда он мне ее вручал, я расплылась в улыбке, совсем как дети, только еще больше.
Всю ночь мы с ним проспали как сурки.
Заметь, звездочка моя, у меня просто не было выбора – такая красота вокруг…
Ничто не устоит перед такой красотой… на все можно махнуть рукой… особенно на человеческую глупость… так что все шло хорошо. Видя, что я расслабилась, Франк тоже расслабился, ну а поскольку, живя во грехе, мы не имели с ним права на маленького ослика, то обогнали всех и пошли впереди, чтоб этот кайфоломщик не действовал нам на нервы.
В конце концов, у каждого своя жизнь, ведь так?
Ну да…
Каждому свое…
Бога не проведешь, Он своих узнает…
Стоит посмотреть на одного барана, и уже кажется, ты видел их всех, настолько они похожи. Я потянула Франка за рукав, нам надо было выбираться отсюда, как вдруг – оп-па, Господи Иисусе.
Мой Франки: сражен наповал.
Это было словно Видение. Явление. Откровение. Удар молнии. Трепет. Ошеломление.
Красивый, улыбающийся, загорелый, медно-красный, золотой, подтянутый, мускулистый, бородатый, с вьющимися волосами, непринужденный, спокойный, весь светящийся изнутри, с обнаженным торсом, в хлопчатобумажных шортах, в кожаных сандалиях и с узловатым посохом в руке.
Больше всего в этот момент Франк был похож на волка из мультиков Текса Эйвери, к тому же он еще и стоял посреди целого стада баранов.
Со стороны это выглядело божественно…
Да и сама я была не прочь немедленно причаститься, чего уж там!
Франк спросил, не тяготит ли его одиночество (каков хитрец…), я порасспрашивала про его пса, а потом мы заметили вдалеке наших друзей Прилизанных со товарищи и попрощались, чтобы примкнуть к группе, пусть даже и сохраняя дистанцию, просто потому, что мы боялись заблудиться.