Ну и конечно, остались в городе все больные, раненые, хромые — те, про кого было ясно, что сражаться их не позовут. С Ларкином Ховардом тоже не все было в порядке, хотя выглядел он хорошо сложенным и здоровым. Он был слеп на один глаз и глух на одно ухо с той же стороны. Вскоре после того, как погибли его родители, у него была лихорадка, а когда болезнь прошла и он сумел подняться на ноги в своей съемной комнате, где за ним никто и не ухаживал, оказалось, что один глаз у него видит нормально, а в другом все было как в тумане. Кто-то заговорил с ним — его хозяйка, миссис Дилл, ожидала, что он будет работать по дому в оплату за проживание. Ларкин видел, как двигаются ее губы, но не слышал ни слова, пока не повернулся к ней левой стороной.
Из-за этих недостатков Ларкин так и не выучился стрелять из ружья. Он никогда не покидал города и ни разу не был в море. До сих пор он слышал звон в глухом ухе.
В то странное утро он прикрыл свой затуманенный глаз и посмотрел на бухту. На лужи упал розовый свет зари, окрасив их в красный. Прилив все еще не достиг своей низшей точки, и пока Ларкин смотрел, еще несколько китов выбросились наберет. Запах стоял невыносимый.
Чтобы дышать, Ларкин натянул шейный платок на рот. И в тот момент он увидел женщину в ночной рубахе, с длинной косой, присевшую в грязи. Сначала ему на ум пришла дикая мысль, что она тоже попала в ловушку. Ларкину показалось, что ее вместе с китами выбросило на берег и теперь она, одна из семисот, умирает на теплеющем воздухе.
Пока Ларкин бежал по заросшей травой тропинке, страстно желая понять, что там происходит, звон в глухом ухе отдавался эхом. В голове тоже стоял звон. Вонь была чудовищная, звук, издаваемый умирающими китами, невозможно было понять — то ли стон, то ли пение. Он звучал как гром, потрясая песок у Ларкина под ногами.
— Позвольте помочь вам, — сказал Ларкин или подумал, что произнес именно эти слова.
Но женщина наверняка услышала нечто другое, потому что, когда он наклонился вытащить ее из грязи, она обернулась к нему и ударила так, будто он собирался напасть на нее. Она ударила его во второй раз и в третий, руки ее так и мелькали. Ларкину пришлось отбросить свой черпак для клюквы, чтобы защититься. Он оттолкнул ее, стараясь не сделать ей больно.
— Вы что, с ума сошли?
Она отшатнулась от него, и он решил, что так оно и есть. Он узнал ее, это была батрачка с фермы Риди. Может быть, она рехнулась от жуткой вони, из-за бессмысленной гибели такого невероятного количества живых тварей. Ее ночная рубашка была вся заляпана грязью, а лицо перекошено.
— Я просто хотел посмотреть, может, вам что-нибудь нужно.
Ларкин нагнулся, чтобы поднять свой черпак, и только тогда увидел ребенка. В грязи между двумя китами плакал младенец, морща крошечный ротик и махая кулачками в воздухе.
Ларкин перевел взгляд на женщину. Люсинда пристально смотрела на него. Она не промолвила ни слова.
— Могу я что-нибудь сделать?
Теперь у Ларкина звенело и в глухом, и в здоровом ухе.
— Ты хочешь сделать что-нибудь для меня?
Люсинда встала. Она вся была измазана черной грязью и воняла китами. Она даже не понимала, что плачет.
— Измени мир.
Над ними было множество чаек, готовых попировать на мертвых. Скоро сюда сбежится весь город. Младенец посмотрел на розовое облако. Он наконец перестал плакать. Кожа его была вся покрыта солью.
— Хорошо. Прекрасно, — сказал Ларкин. — Так я и сделаю.
Люсинда Паркер рассмеялась, но смех ее был не из приятных.
Ларкин показал на ферму на противоположном берегу бухты, ту самую ферму, которая так ему нравилась и на которую он так любил смотреть по пути на работу, представляя себе, что она принадлежит ему.
— Такого изменения тебе хватит?
Люсинда закрыла глаза.