Почему же ей тогда казалось, что жизнь закончилась? Ее сестра Азурина окончила курсы медсестер и уехала во Францию, где работала в военном госпитале. Азурина находилась в зоне боевых действий, не раз смотрела в лицо смерти, пробиралась по вязким полям к раненым и порой заменяла хирурга, профессии которого никогда не училась, потому что врачей не хватало. Она влюблялась в обреченных на смерть мужчин, проводила с ними страстные ночи и оплакивала одного да другим. «Может, у меня не будет другого случая прожить жизнь, — писала она Ханне. — Если не теперь, то когда же?»
Ханна, сидя по вечерам в гостиной, читала письма Азурины. Окна были распахнуты настежь, работал вентилятор, и все равно было нестерпимо жарко. На Ханне была рубашка, больше ничего. Свои длинные стройные ноги она опускала в таз с водой, чтобы охладиться.
«Зло можно победить только радостью, другого способа нет, — писала Азурина. — Забудь все, чему нас учили раньше».
От жары кожа у Ханны порозовела, светлые волосы она заколола. Колени были все еще испачканы красной землей после целого дня работы в саду. Ханна считала себя внешне непримечательной, особенно по сравнению с сестрой, но в минуты покоя ее лицо излучало сияние. Если бы кто-то увидел ее сейчас, проходя мимо дома и заглянув в окно, он понял бы, что она прекрасна. Но никто ее не видел, и она совсем не заботилась о впечатлении, которое производит. Ночные бабочки ударялись о решетку, убежденные, что летят в правильном направлении, не замечая тонкой сетки, которая преграждала полет. Ханне было их жаль. Ведь только круглая идиотка будет снова и снова биться головой о то же самое препятствие, даже не пытаясь что-то изменить. Идиотка, которой следовало бы оставить дом и отправиться в Париж, но она, похоже, прикована к этому саду и к этим стенам.
Ханна всегда сохраняла невозмутимость, словно камень. У нее была репутация более серьезной из двух сестер, она строго следовала своим правилам, держалась несколько чопорно. Однако люди любили ее. Она обладала сверхъестественной способностью чувствовать, кому требуется помощь, и в нужный момент являлась под дверью, держа в руках то, в чем человек нуждался более всего: горшок горохового супа, бутылку молока, теплое одеяло для больного ребенка, куст флоксов из своего сада. К концу лета запасы ее даров истощались, и ей нечего было давать соседям, кроме томатов. Их уродилось так много, что по ночам они падали с веток, которые клонились под их тяжестью. Удар помидоров о землю напоминал стук града, и соседи, жившие рядом, просыпались. Появилось поверье: если возле твоих дверей остановилась Ханна Партридж со своей плетеной корзиной, твое желание обязательно сбудется. А повелось это с того, что десятилетний Эрик Хильдегард нашел в траве кролика после того, как Ханна побывала возле его дома. Эрик всегда мечтал о ручном кролике и был безмерно счастлив, когда тот появился у самой двери. На следующий день отец построил для кролика загон в саду, и это, пожалуй, было самым-самым большим желанием Эрика, о котором он просто не догадывался: провести целый день вместе с отцом, строить дом для кролика, учиться, как работать молотком и пилой.
Мэй Джейкоб, чей муж Стивен служил в Бельгии и много месяцев не подавал вестей о себе, получила от него письмо в тот день, когда Ханна принесла ей полную корзину превосходных алых томатов, чтобы та наделала сока. На следующий день Мэй рассказала соседям, что положила письмо под подушку и ей приснился муж. Подробностями сна, слишком личными, Мэй поделиться с соседями не рискнула, но свое новое, проникнутое надеждой настроение она считала заслугой Ханны, как и письма, которые стали приходить регулярно.
Ханна ничего не знала об этих разговорах, пока не решила прогуляться до таверны Джека Строу. В поисках места, где можно отдохнуть от жары, она дошла до окраины города, но даже за городом было душно. Таверна Джека Строу с темными окнами и длинной барной стойкой сулила прохладу.