Она не открывала дверь, не откликалась на стук и зов. Еду оставляли на крыльце. Вороны расклевывали горох своими перепачканными в ягодах клювами, собаки, бродившие по городу, лакомились жарким, Старры совсем исхудали.
Это было время великой печали, не похожее ни на какое другое. Когда, как всегда весной, налетели сонмища мошкары, люди едва не посходили с ума от этого нашествия. Конечно, все были уже и без того измучены, надорваны своими потерями и не могли осознать умом, как получилось, что война забрала так много у такого маленького города. В мае появились цветы и напомнили всем о прошлой жизни. Напоминание оказалось болезненным, вызвало слезы, расстройства, нервные срывы и раздоры между теми, кто остался в живых. Весна воспринималась как личное оскорбление, и главным обидчиком была ароматная сирень, завезенная из Англии много лет назад, которая разрослась в высоту до самых крыш. Несколько женщин сговорились и вышли ночью с топорами в руках, с портретами погибших в медальонах на шее, чтобы срубить сирень. Утром дети пригоршнями подбрасывали в воздух лиловые соцветия и, пока те оседали, кружились под ними, распевая «Пепел, пепел».
Вскоре после этого, когда деревья покрылись густой листвой, а трава на лугах налилась соком, на берегах Угорьной реки начала появляться девочка в синем платье. Старый мистер Хильдегард первым заметил ее. Она ловила рыбу на рассвете, когда филины, охотясь на мышей, еще ухали в серебристом, как металл, небе. Хильдегард не хотел просить милостыни у соседей, все жили скудно, но они с женой были просто на грани голодной смерти, дожидаясь, пока в саду созреют плоды. Уха из угря, возможно, поправила бы дело. После снежной зимы вода в реке поднялась высоко. Над холодной водой в теплом воздухе клубился туман. Наверное, из-за тумана Хильдегард оступился и чуть не упал в бурливую воду. Ботинки промокли, он с трудом дышал, пытаясь успокоиться. И тут внезапно показалась она — маленькая девочка среди высокой травы. Эмиль Хильдегард никогда не видел ее раньше, а уж он-то знал в городе всех. Он приехал из Германии в ранней молодости и прожил в Блэкуэлле большую часть из своих пятидесяти лет.
Девочке было лет шесть, не больше, — не тот возраст, чтобы гулять одной в столь ранний час. Течение в реке было таким сильным, что, казалось, ее смоет, подойди она к воде чуть ближе. Обычно Хильдегард в чужие дела не вмешивался, но тут он с бьющимся сердцем поспешил к девочке.
— Осторожней! — крикнул он с таким волнением в голосе, что сам удивился.
Но когда он достиг пятачка с высокой, мясистой травой, где стояла девочка, там кружился в воздухе только хоровод мошкары.
Эван Партридж увидел ее на той же неделе, несколькими днями позже, на том же самом месте. Эван много думал после возвращения с войны, которая отняла у него ногу и брата. Вернувшись, он не мог избавиться от воспоминаний о том, какой темный цвет у человеческой крови, и о том, с каким звуком шлепается о землю простреленное человеческое тело. Он думал о голубях, которые выпархивают из кустов, когда начинается перестрелка, и о недоуменном выражении на лице умирающего брата. Эван научился передвигаться с помощью костылей, которые смастерил ему отец, Том. Эван часто ходил на реку ловить рыбу, ему нравилось сидеть в одиночестве и смотреть в глубокую, холодную воду, словно это были врата в рай. Каждый раз ему приходила в голову мысль вскарабкаться повыше на берег и броситься с обрыва вниз. Один шаг — и ты свободен. Он снова и снова прокручивал в голове эту картину. Как он ощутит холод обступившей воды, как быстрое течение подхватит его, каким чистым и глубоким будет его последний вздох. Он не сомневался, что бог простит его, учитывая все, что Эван повидал и пережил в свои пятнадцать лет.
Он как раз думал об этом последнем холодном вздохе, когда увидел девочку. Она шла босиком. Он сразу обратил на это внимание. Синее платье развевалось, как флаг. Эван что-то крикнул, сам не зная что, какие-то слова не то предостережения, не то удивления.