А еще на уборке клевера был на полях. Всё убрали, домой собрались. Почему-то остался один. Надел на лошадку хомут, перекинул через шею дугу и седёлку, не помню как вскарабкался. Еду верхом по Троицкой дороге. Обгоняет грузовик, в кузове народ сидит. Лошадка моя следом рысью взяла. Мужики кричат, подначивают: «Давай-давай, догоняй». Лошадка темп набирает, меня с дугой и седёлкой в руках как тряпку монтыляет. Нет бы бросить всё, уздой стопорить, кричу тпруу, да всё без толку. Чую, набок съезжаю. Очнулся – надо мной лошадка стоит. Вдали остановился грузовик, мужик ко мне бежит. Помог подняться, спросил, что да как я, на лошадку посадил. Они уехали, потихоньку добрался домой и я.
Коль дошли до лошадки, расскажу о своей постоянной. На другое лето выдали нам кобылку со стадом ходить. Вредная, зараза, была, залезть на себя не давала. Мало того что я, малец, запрыгнуть не мог, искал пенек или бугорок. Она, такая-сякая, зубами меня за штанину хватала, скидывала. Так и ходил за телятами с ней на поводу, пока место подходящее не найду. Привяжу лошадку коротко к дереву за поводья, с пенька заскакиваю. Через шею нагнусь, поводья отвяжу, весь день верхом если подходящее место слезть отдохнуть не найду. В конце концов сжалились надо мной, дали другую лошадку. Ту самую, что на уборке клевера с ней был. Эта умная была: хоть и резвая, меня не обижала.
Да будет свет!
Летом 1954 года появились на деревне монтеры. Привинтили в стену изоляторы, показали, где копать яму под столб. Сказали, будет радио и лампочка Ильича. Столб пришелся аккурат перед нашим домом. И сегодня стоит на том месте столб, но уже на бетонном пасынке. Яму под столб выкопал я. Привезли, поставили столбы, установили проводку, подключили свет и радио. Линию провели от Ежей. Там поставили дизель-генератор, там был радиоцентр. Жить стало лучше, жить стало веселей. Правда, свет давали только с наступлением темноты, вроде часов до 23, если не 22. Так что не очень забалуешь и со светом и музыкой. Ну, музыка рядом была – у дяди Кости патефон частенько выставляли на подоконник, пластинки крутили.
Вспомнилось о линии. Вскоре однажды пошел в Ежи. Иду себе, что-то напеваю, провода гудят вдоль дороги. Вдруг гроза, и молния сверкнула одновременно с громом. Да треснуло и шандарахнуло, в столб рядом ударило так, что я оглох, чуть не упал. Прошла пара лет после электрификации, надумал я вторую лампочку в дом присобачить. Нашел, стырил на ферме патрон и кусок проводки, дома подсоединил. Включил выключатель. Лампочки загорелись, но стало темнее, чем при одной. Стал искать причину – совсем потухло. Наверно, от станции отключили, подумал. А давай-ка проверим, искрит ли? Взял алюминиевую ложку, встал на табуретку, сунул ложку в патрон. И пошла через меня трясучка от руки к ногам такая, будто каждая клеточка билась в конвульсиях. Опять живой остался. Вот такой первый опыт электрика. Но всё равно, хоть и не знал, что такое последовательное и параллельное включение, наладил методом проб: лампочки горели нормально обе.
Что касается света, и в переносном смысле стало светлее. Летом 1953-го родился брат Витя. Семья прибавилась, прибавлялось и хозяйство. Корова отелилась бычком, назвали Борькой. Противный был бычок, и хитрый, гад. Забота о нем на мне, он подрос, свободно гулял себе. Послали меня как-то пригнать его домой, а он не хочет. Я его гоню, он бежит вдоль забора из жердей. Забегу наперед – поворачивает в обратную и опять под забором чешет. Так бегали, пока не зацепил босой ногой сучок на жерди, насквозь ступню сбоку распорол. Подрос Борька, погнали мы его в город на бойню. Уже при подходе к бойне заволновался бык. Начал реветь, упираться, землю рыть. Скотинка, а всё чувствует. Помню, уже здесь, в Молдавии, когда в 2000-м умерла мама, корова день и ночь не переставая орала, пока не продали. Сдали Борьку, на деньги поменяли.
Зимой возили в Асино свинину на базар. Если не ошибаюсь, мясо по восемь рублей продавали, а сало по десять. Летом землянику собирали в лесу по березняку за нашим огородом сразу. Наберем четыре корзинки, в Пышкино продавать несем. Отец две побольше, я две корзинки поменьше. Продавали по рублю стакан. Росла в лесу и костяника, но мало ее было – для себя покушать. В другой стороне деревни в сосняке росла черника. Кустики низенькие, не то что на Дальнем Востоке. Ягоды помельче, но вкуснее, тоже для себя только. А еще на лугах в зарослях народ брал смородину, калину и черемуху. Черемуху сушили, мололи, пирожки пекли. Мне больше нравились пирожки с калиной. Грибы росли: рыжики, грузди, опята… В урожайный год опят этих – чуть не возами возили, так родили. Сушили опята, а зимой грибные супы варили.
Рыбалка была очень хорошая. Весной Чулым разливался, всю пойму заливало, рыбой озёра и старицы заполняло. Чебак, язь, окунь, линь… И щуки в нашей курье. Мы, пацаны, из конских хвостов дергали волосы, из них плели, петли делали. Привяжем на удилище петлю, идем вдоль берега. В теплые дни щуки у берега стоят. Увидишь, петлю осторожно заведешь, дернул – есть щука. У берега и с бреднем ходили. Тут уж улов побольше и побыстрее. В конце курьи вытекала речка. Чуть ниже слияния с Ежинкой русло сплошь колодами завалено. Бывало, залезу на колодник, окно найду, крючок с наживкой опущу. Вода прозрачная, видно, как стайка красноперых подплывает, как окунь крючок глотает. Интересная рыбалка, визуальная. Вчера говорил с Витей, сказал, и сегодня тот колодник есть. Хорошо ловился окунь на старице у Чулыма. Помню, берег песчаный на другом берегу, там Семен Поплавский окунищ красноперых таскает. Только закинет удочку, сразу вытаскивает. Весь довольный такой, смеется мне, дразнится. А я на этом берегу с телятами. Рыбачу и я, а не клюет, как у него, у меня.
По весеннему разливу на мелководье люди ставили плетеные изгороди с окнами, где вершу крепили. Каждое лето приезжала с неводом бригада рыбаков. Тут уж промышленная ловля: невод с берега на другой и тралят. Чувствуют, что достаточно, вытаскивают на удобное место. Приезжала машина, рыбу грузили, в город увозили. Ловили и подледным способом небольшим неводом деревенские. Было, и я участвовал. Первый раз попробовали на одном из небольших озер, надеялись карасей черпнуть. Не поймали ничего, наверно, спали караси, в ил на дно залегли. Вернулись на курью, запустили под лед неводок, протянули, хороший улов получился. Однако самая рыбалка была зимой. Когда курья замерзала крепко, рыбе не хватало кислорода, и она устремлялась к голой воде. Незамерзающее пространство в месте, где впадала в курью речка. Чаще всего это случалось ночью. Мужики уже знали, что скоро попрет, кто-нибудь да дежурил. Когда начиналось, с курьи кричали: «Горит, горииит!» Деревня просыпалась, все хватали сачки, бежали долбить лунки. И черпали сачком: опустят в лунку, крутанут и вытаскивают. Вытряхнут и опять, пока на льду не набирались горы рыбы. Столько ее ловили, что свиней рыбой кормили. Из соседних деревень приезжали, и им давали. Теперь этого нету: курью, по Виктора Козича рассказу, чем-то сильным отравили. Рыбы нету, а и ловить не дают: браконьерство это, даже бреднем, и сети ставить нельзя.
Коль зашло о месте, где зимой не замерзало, вспомнился небывалый страшный случай на деревне. Вернулся из армии парень, на стройке в колхозе плотником работал. Говорили, из ревности, девчонку не поделили, сплетню про него пустили – в скотоложстве обвинили. Зайдет парень в клуб, а старухи сразу шу-шу да шу-шу-шу. Не знаю, сколько продолжалось. Однажды сидим в школе на уроке, вдруг рокот непонятный. Все на улицу выбежали, первый раз в жизни вертолет увидели. Раза три он в тот день прилетал. С уроков домой пришел, узнал: прошлой ночью пьяный парень с обрезком трубы по всей деревне гулял, старух навещал. Был и в нашем краю. К двум заходил, покалечил. А в других местах вроде и насовсем, не то двух, не то одну. Отомстил парень за жизню свою поломатую и исчез. Где только не искали, кто-то на станции в Асино видел, кто еще где. Нашли его подо льдом, в том самом месте, куда рыба приходила за кислородом. Вся деревня парня жалела. А председатель говорил: «Эх парень, парень… Лучше бы ты еще сплетницу-старуху замочил, отсидел немного, дальше жил».