– Так что вы там про рабство-то говорили, молодой человек? Почему это у вас такие ассоциации вдруг возникают?
Павлик насупился.
– Да у меня никаких ассоциаций, как вы выразиться изволили, и не возникает. И логика моя, кстати, самая что ни на есть обыкновенная. Вы сами с точки зрения логики той же посмотрите, что у нас тут получается? Рабы работают, труженики трудятся, управленцы управляют, владельцы владеют… Ну и так далее, по всему длинному списку, – он потянулся к своей чашке, но вдруг отдернул руку. – Игорь Сергеевич, а кофе еще можно попросить?
Собеседник Павлика, все это время с глядевший на своего гостя с нарастающим интересом, встряхнулся и поднялся из кресла.
– Конечно, молодой человек, а мне заодно Танюша чайку свежего нальет.
Он дошел до двери, открыл ее и что-то сказал в пространство приемной. Закрыв дверь и вернувшись к креслу, отверженный работодатель мягко опустился в него и не без любопытства принялся поглядывать на своего визави.
– Признаюсь, удивили, – Игорь Сергеевич правой рукой потеребил себя за мочку уха. – Никогда я под таким углом не рассматривал этот вопрос. Вы меня, честно говоря, немного озадачили, – он улыбнулся. – Слушайте, а если вашей логикой пользоваться, я тоже раб получаюсь? – Хозяин кабинета подмигнул. – Вы, Павел, не стесняйтесь, режьте, как говорится, правду-матку, хоть что-то новое о себе узнаю, – мельком взглянув на часы, он в нетерпении продолжил смотреть на гостя, ожидая его ответа.
Павлик вздохнул:
– Вас, Игорь Сергеевич, мое мнение касательно этого вопроса интересует?
– Ваше, конечно. Если бы Танюшино интересовало, я бы у нее спросил. Так что вы, еще раз повторюсь, не стесняйтесь. Уж лучше про себя суровую правду сразу услышать – все легче будет.
Павлик открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Раздался тихий стук в дверь, и секретарша Танюша вкатила сервировочный столик. Танцы с вазочками и чашками повторились, включая слабые протесты одной и легкие смешки другого. Закончив перемену приборов, Танюша удалилась из кабинета.
– Знаете, – Павлик слегка наморщил лоб, – тут главное – с какой точки зрения вопрос рассматривать. Если так, в лоб и примитивно, то какой же вы раб? Если бы вы, Игорь Сергеевич, рабом были, то сейчас бы в приемной кофе готовили или на охране пропуска проверяли. А у вас тут вон, – он кивнул в сторону панорамы за окном, – весь мир у ног и в прямом смысле, и в переносном. Так что, если таким образом к вопросу подходить, рабом вас, конечно, назвать сложно.
Игорь Сергеевич добродушно рассмеялся и аккуратно отпил чаю из своего старомодного стакана. – Ну, спасибо, на добром слове. Но это, вы сказали, если с одной точки зрения смотреть. А что, есть и другие?
Павлик глотнул кофе и поставил чашку на стол.
– Конечно. А как вы хотели-то? Точек зрения всегда много. Можно с любой посмотреть, и картинка всегда разная будет.
– Вот и посмотрите с другой, – Игорь Сергеевич снова улыбнулся, – и мне покажите.
– Ну, раз вы сами просите, – Павлик на секунду задумался. – Вы прямо сейчас можете все это, – он широким взмахом руки обвел кабинет, – бросить к чертовой матери и куда-нибудь свалить на пару месяцев?
Собеседник удивленно посмотрел в ответ.
– Свалить? На пару месяцев? А зачем мне, как вы выражаетесь, валить куда-то?
– Так это же я для примера просто! А куда? Да хотя бы вон на Мальдивы какие-нибудь. Танюшу прихватили, послали всех к чертовой бабушке – и в аэропорт. Там по бокалу мартини – и вперед, с песней и в шлепках!
Игорь Сергеевич расхохотался. Отсмеявшись, он запил веселье из своего старомодного стакана.
– Нет, Павел. Так, как вы говорите, не смогу, и причин много.
– А какие? – Павлик даже подался вперед.
– Ну, во-первых, Танюша вряд ли согласится, – Игорь Сергеевич добродушно улыбнулся и подмигнул ему.
– Хм… А вы ее спрашивали когда?
– Нет, Павел, ни разу не спрашивал, – хозяин кабинета рассмеялся и покачал головой. – Боюсь, формат наших отношений такого не позволяет…
– Знаете что, – Павлик потрогал порез на щеке и слегка поморщился, – вы зря боитесь. Я пять к одному дам, что вам только предложить нужно. А дальше – все как по накатанной: аэропорт, мартини, шлепки, Мальдивы, – он снова потянулся к своей чашке.
Игорь Сергеевич удивленно посмотрел в ответ и пожал плечами:
– А почему вы так решили, с позволения спросить? У нас с Танюшей исключительно деловые отношения, – при этом он все же несколько неуверенно помотал головой. – Так что это, уж извините, фантазия. Хотя, конечно, и красивая, не спорю.
– А чего мне решать? – Павлик усмехнулся и пожал плечами, – Я вижу. Когда видишь что-то, какие там решения или фантазии могут быть? Когда видишь – так это знание уже прямое, а не догадки.
– И что же вы видите? И почему я тогда ничего не вижу? – собеседник Павлика смотрел на него с веселым интересом. Разговор, похоже, занимал его все больше и больше.
– А что тут удивительного-то? – тот пожал плечами и усмехнулся, – У вас, извините, взгляд давно замылился, а у меня – свежий. Я вам сразу и говорю: было бы только ваше желание. Да и потом, а чего вы, собственно, удивляетесь-то? Вы на себя со стороны посмотрите: мужчина вы видный, обеспеченный, мягко говоря. Харизма есть, обаяние. А она, Танюша ваша, в самом, так сказать, репродуктивном возрасте. Ей сейчас самое время определяться, с кем гнездо вить да как свою жизнь обустраивать. Так что время сейчас во всех смыслах – самое то. И для вас, и для нее!
Игорь Сергеевич захохотал. Хохотал он долго и искренне. Отсмеявшись, он снова потянулся к чаю, однако на полдороге, кажется, передумал и пристально посмотрел на Павлика.
– Слушайте, Павел… – он на секунду запнулся. – А как вы отнесетесь, если я вам предложу коньяку к кофе? – он взглянул на роскошный брегет на запястье. – Время сейчас – обед. У меня-то на сегодня никаких дел уже срочных нет, а вы меня развеселили, признаюсь. Направили мысли в нерабочее русло, – он снова хохотнул, очевидно, что-то вспомнив. – Так что, если позволите…
– Я-то нормально отнесусь, хорошо даже, – Павлик поерзал в кресле, – только вот не лишнее ли оно? У вас, как мне кажется, и своих дел хватает, а тут я еще… Мало того, что пришел зря, время ваше трачу и голову морочу, так вы меня и коньяком еще поить будете…
– Ну, за это вы не переживайте, – Игорь Сергеевич мягко улыбнулся. – А то, что зря пришли, так это вы погодите спешить. У меня вот коллега один утверждает, что зря никто и ни к кому не приходит.
– С этим я согласен. Только…
– Ну вот и чудесно! – Игорь Сергеевич слегка поднял руку, останавливая поток возражений. – Я, с вашего позволения, минут на десять вас покину. Чтобы нам с вами потом не прерываться уже, отдам распоряжения кое-какие вниз по команде, – он подмигнул гостю, поднялся из кресла и направился к выходу из кабинета.
Павлик допил кофе, поставил чашку на столик и тоже выбрался из роскошного седалища. Он развернулся и подошел к окну. На небе ничего не изменилось. На земле, кстати, тоже. Редкие барашки облаков все так же неторопливо плыли по небу. Раздираемая внутренними противоречиями анаконда по-прежнему бесцельно клубилась внизу. Некоторое время Павлик бездумно разглядывал панораму, а потом, движимый внезапным озарением, направился от окна к столу, обошел его и остановился перед картиной, которая привлекла его внимание еще в самом начале.
Картина была довольно большой: около метра в длину и сантиметров восемьдесят в ширину. Огромная пирамида занимала почти все пространство полотна, где-то далеко, на заднем плане, виднелись размытые очертания гор. Пирамиде, как уже отметил в прошлый раз Павлик, неизвестный художник придал довольно таки странный ракурс – массивное сооружение ощутимо кренилось вправо. Словно гигантская невидимая рука толкнула ее в левый бок, а она, хоть и вросла в выжженную солнцем землю за века и тысячелетия, внезапно утеряла точку опоры и теперь в задумчивости балансировала, решая, то ли продолжить начатое падение, то ли собраться с силами и отстоять привычный статус-кво. Клубящееся марево оказалось толпами маленьких человечков, которые будто волны захлестнули подножье могучей твердыни. Люди больше походили на муравьев, штурмом берущих вражеские укрепления, и Павлик отдал должное мастерству художника. С первого взгляда в картине чувствовались странная экспрессия и какая-то тревожная обреченность одновременно. Приглядевшись, молодой человек заметил, что толпы человечков не просто бесцельно роятся вокруг пирамиды, а явно осуществляют заранее продуманный замысел. Бревна или еще какие длинные блоки торчали из марева, то ли подпирая почти невидимый нижний край пирамиды, то ли выполняя другую, неизвестную зрителю функцию. Павлик понял, что толпы человечков-муравьев что-то делают с циклопическим сооружением. «Вот только что? – думал он, с интересом пытаясь проникнуть в замысел неизвестного художника. – То ли опрокинуть собрались, то ли наоборот – удержать эту падающую конструкцию на месте». Почему-то подумалось, что, вероятнее всего, именно удержать. Павлик сам не мог понять, почему у него возникло такое ощущение, а потом сообразил: дело, скорее всего, было именно в ощущении обреченности, которое возникало при первом взгляде на картину. Было похоже, что пирамида таки падала сама, без волевого участия маленького народца, который в меру сил и понимания пытался лишь отсрочить неизбежное, наплывая волнами на гигантское подножие, вооруженный всем, что предоставили близлежащие джунгли и технический прогресс. Из-за приглушенных тонов картины солнца на ней видно не было, но Павлику почему-то стало ясно, что художник изобразил время на закате дня. «А может быть, имелся в виду вовсе и не закат дня, – снова колыхнулось где-то у него внутри, – а закат мира… Точно!» Он тряхнул головой и посмотрел на полотно с новым, внезапно родившимся пониманием. Похоже, картина являла зрителю именно закат мира, а падающая пирамида символизировала крах всего, что было так дорого и значимо для маленьких человечков, пытающихся отсрочить грозный финал.