– Игорь Сергеевич просил провести вас к нему, кофе я подам буквально через несколько минут, – девушка открыла дверь и сделала приглашающий жест, предлагая Павлику проходить.
Не без робости тот шагнул в открытый проем и переступил порог кабинета. С первого взгляда ему показалось, что пространство за дверью – точная копия приемной, только большего размера, а мгновение спустя понял, что дело тут в общности концепций: в обеих помещениях было минимум мебели, максимум свободного пространства и много света. Девушка подвела гостя к массивному столу с небольшой приставкой, вокруг которой разместились два внушительных кожаных кресла.
– Присаживайтесь, – она кивнула в их сторону, – Игорь Сергеевич будет с минуты на минуту, кофе сейчас подам.
Она направилась к выходу, а Павлик совершенно неожиданно для себя снова расстроился, резко отвернувшись от соблазнительной картины. Дверь закрылась, и он начал вертеть головой, с интересом разглядывая кабинет. Если приемная была ровным (ну или почти ровным) квадратом, то форма кабинета оказалась, скорее, прямоугольной. «Метров двенадцать в длину, – прикинул Павлик. – Хотя даже больше. А в ширину – метров под десять». Паркетный пол нежился в солнечных лучах, в изобилии проникавших внутрь через панорамные окна, кипельно-белые стены усиливали ощущение открытости и простора. Стол хозяина кабинета расположился прямо напротив входной двери, а то расстояние, что приходилось пройти гостю до него от входа, должно было, очевидно, символизировать долгий и тернистый путь, который преодолел сам владелец всей этой роскоши, прежде чем укорениться в ней и в итоге будто бы парить в восходящих потоках над поверженным городом. Совершенно явной была дороговизна стола, а вот породу дерева благородного коньячного цвета Павлик определить не сумел. Кресло немедленно вызвало ассоциации с троном: массивной горой оно возвышалось над сияющей столешницей, спинка интриговала причудливой резьбой и парой каких-то непонятных толстых жгутов матово-белого цвета, похожих на сплетенные бивни животного, экзотического и загадочного. По левую руку от стола помещение обрывалось все той же пропастью окна, открывая взору величественную панораму. Справа же, у стены, возвышалась небольшая горка с несколькими фотографиями в рамках и – а вот и они! – безделушками. Поверхность стола, точно так же, как и в кабинете красивой секретарши, смело можно было бы назвать пустой, если не считать большого монитора, перекидного календаря да письменного прибора, мастерски выполненного из какого-то зеленого камня. Над креслом-троном висел портрет президента в одном из самых его узнаваемых образов: камуфляжные штаны, серая футболка с короткими рукавами, открывающая сильные и еще не старые руки, знаменитая панама. Президент смотрел на Павлика требовательно, и в то же время в глазах затаилась едва заметная смешинка. Весь его облик, казалось, говорил, что всех сукиных детей он видит насквозь и даже на отдыхе вынужден бдить интересы Родины и мира.
Павлик подмигнул президенту и плюхнулся в кресло. Он выбрал то, что стояло спиной к окну, и его внимание сразу привлекла картина на стене напротив. На холсте красовалась огромная пирамида, судя по всему, из мексиканских, на заднем плане, совсем вдалеке, мутнели очертания гор. В картине было что-то неуловимо странное. Павлик несколько секунд вглядывался в изображение, прежде чем сообразил, в чем дело. Неизвестный художник придал пирамиде ощутимый крен слева направо, и она не то чтобы падала, но точку опоры явно потеряла, и теперь словно бы раздумывала, что же ей на итог предпринять, застыв покамест в неустойчивой задумчивости. Подножье массивного сооружения скрывали клубы какого-то марева, но полотно висело далековато, и разглядеть все детали было сложно. Павлик решил было обойти стол, чтобы рассмотреть картину поближе, да передумал и отметил лишь про себя, что та на редкость органично вписалась в пространство кабинета. Он приготовился к ожиданию, но не прошло и минуты, как дверь распахнулась, и Павлик принялся неловко выбираться из глубин роскошного кресла.
Хозяин кабинета уже шел от дверей, радушно улыбаясь гостю. Игорю Сергеевичу было где-то за пятьдесят. Его крепкую спортивную фигуру расчетливо подчеркивала тонкая серая футболка с коротким рукавом, открывая приличные бицепсы и крепкие предплечья. Столь же нарочито не скрывала она ни широких плеч, ни развитых грудных мышц. Было очевидно, что вошедший мужчина не чужд некоторых силовых забав, и лишь едва наметившийся, но все же заметный животик немного сглаживал облик спортивного мачо. Впрочем, и животик его не портил. Скорее, он давал понять, что Игорь Сергеевич не чурается и обычных человеческих слабостей, и в равной степени готов уделить внимание как теннисному корту и тренажерному залу, так и мангалу с дымящимися над углями кусками сочного мяса. Строгие белесо-голубые джинсы, расчетливо-небрежно надорванные неизвестным дизайнером, очевидно, должны были продемонстрировать готовность их обладателя к смелым экспериментам и его любовь к игре на контрастах. Мягкие мокасины оранжевого цвета Игорь Сергеевич носил на босу ногу, из-за чего общий вид сразу делался каким-то очень домашним. В чертах лица ничего особо примечательного не выделялось – настолько все было округлым и усредненно-приятным. Ежик черных некогда волос уже подернула заметная седина, ровный и густой загар добавлял свежести, на широком лбу не было ни морщинки. В целом Игорь Сергеевич производил впечатление человека, который знает себе цену, очень доволен жизнью и стремится всячески выразить это удовольствие по максимуму каждым доступным ему способом. Рукопожатие его оказалось читаемо крепким.
– Очень рад вас видеть, Павел! И прошу прощения, что заставил ждать. Пробки!
Павлик взглянул на часы.
– Да вы и не заставили, это я пораньше приехал. Вы – как часы швейцарские, – он бросил взгляд на запястье Игоря Сергеевича, на котором красовался массивный и явно очень дорогой хронометр.
Хозяин кабинета сделал приглашающий жест в направлении кресел.
– Я, с вашего позволения, напротив устроюсь, чтобы у нас с вами атмосфера не такая официальная сложилась, – он широко улыбнулся, демонстрируя то ли шикарные природные данные, то ли впечатляющую работу дантиста. – Сейчас Танюша вам кофе подаст, мне – чай, и можно будет познакомиться и спокойно пообщаться.
Павлик открыл рот, но сказать ничего не успел. Раздался стук, и на ответное «да-да» Игоря Сергеевича секретарша Танюша вкатила в кабинет сервировочный столик. Хозяин кабинета поднялся ей навстречу и несмотря на ее слабые протесты принял деятельное участие в перемещении чайно-кофейных аксессуаров на приставной столик. Закончив сервировку, девушка еле заметно улыбнулась, кивнула гостю и хозяину кабинета и направилась к выходу.
– Меня часика полтора попросите не беспокоить, Танюша, – негромко попросил вдогонку Игорь Сергеевич, – если только что-то очень срочное.
Девушка еще раз кивнула, мило улыбнувшись, и Игорь Сергеевич с Павликом остались одни.
Хозяин кабинета рассматривал гостя с улыбкой и явным интересом. Павлик отлично знал, что именно Игорь Сергеевич видит перед собой. Собираясь на встречу, он минут пятнадцать проторчал перед зеркалом, разглядывая себя, и пробовал хоть как-нибудь скрыть следы свежего пореза на щеке. Порез образовался днем раньше, когда Павлик травмировал себя опасной бритвой, пытаясь соскоблить несуществующую щетину непривычным и, как оказалось, действительно крайне опасным инструментом. Внешность Павлика, как он признавал сам, ничего особо выдающего стороннему наблюдателю не являла: короткая стрижка, непослушные черные волосы местами топорщатся, не желая соответствовать генеральному замыслу парикмахера, слегка приплюснутый нос – сказывался давнишний перелом, карие глаза… Все остальное тоже было в пределах нормы, как в свое время шутил отец. Сто семьдесят шесть роста, в плечах – не узок, не широк, фигура – и не дохляк совсем, но уж точно и ни разу не «кач». В общем, ничего запредельного, все по крепкому, но весьма среднему стандарту. Игорь Сергеевич потянулся за чаем.