Молли требовала от властей расследовать убийство Анны, однако большинство официальных лиц не особо заботила какая-то «мертвая краснокожая». Тогда Молли обратилась к дяде Эрнеста, Уильяму Хэйлу[45]. Он сделался в округе влиятельным предпринимателем и поборником закона и порядка – защитником всех «богобоязненных душ», как он говаривал.
С совиным лицом, жесткими черными волосами и настороженным взглядом небольших, глубоко посаженных глаз, Хэйл появился в резервации без малого двадцать лет назад. Живое подобие фолкнеровского Томаса Сатпена, этот человек без прошлого словно возник из ниоткуда. Приехав в резервацию чуть не в единственном костюме и с потрепанным Ветхим Заветом, он, по выражению одного из хорошо знавших его людей, начал «борьбу за жизнь и капитал»[46] в «малоцивилизованном месте».
Хэйл нанялся на ранчо ковбоем. Прежде чем Запад пересекли железные дороги, такие, как он, перегоняли стада из Техаса на обильные травами земли осейджей и дальше в Канзас для отправки на чикагские и прочие бойни. Отсюда пошло американское увлечение ковбоями, хотя в самой работе романтики было мало. День и ночь Хэйл вкалывал за гроши: гнал скот сквозь бури с градом, молниями и песком; сбивал, описывая сужающиеся круги, испуганных животных в кучу, прежде чем те успеют затоптать. Его одежда провоняла потом и навозом, кости часто были если не сломаны, то сильно побиты. Наконец он частью скопил, частью занял денег на покупку в округе собственного стада.
«Он был самым энергичным из всех, кого я знал[47], – вспоминал ссудивший ему на открытие дела. – Даже просто переходя улицу, он будто шагал навстречу свершениям».
Вскоре Хэйл обанкротился, но горечь поражения лишь подстегнула его честолюбие и амбиции. Вновь начав все сначала, он часто спал в продуваемой холодными ветрами прерий палатке, наедине со своей яростью. Много лет спустя журналист описывал, как Хэйл расхаживал перед костром «словно зверь на привязи. Нервно, суя пальцы прямо в языки пламени, потирал руки. Его красное лицо горело от холода и возбуждения»[48]. Он трудился с лихорадочной одержимостью человека, страшившегося не только голода, но и ветхозаветного Бога, готового в любой момент покарать его, как Иова.
Хэйл стал настоящим мастером в клеймении, обезроживании, кастрации и продаже скота. Богатея, он скупал у осейджей и соседних поселенцев все больше земель, пока в руках у него не оказалось около 45 000 акров лучших пастбищ в округе и небольшое состояние в придачу. Свершилось американское чудо – и он стал работать на себя. Рваные брюки и ковбойскую шляпу Хэйл сменил на щегольской костюм, галстук-бабочку и фетровую шляпу, обзавелся для солидности очками в круглой оправе. Женился на школьной учительнице, у них родилась обожавшая отца дочь. Декламировал стихи. Легендарный шоумен Дикого Запада Пауни Билл, бывший некогда партнером знаменитого Буффало Билла, характеризовал Хэйла как «первостатейного джентльмена»[49].
Примерно в 1915 году его избрали вторым заместителем шерифа в Фэрфаксе, и эту должность он не оставлял до конца жизни. Скорее почетная, она, тем не менее, давала ему право носить значок и возглавлять отряд добровольцев, а также носить один пистолет в боковом кармане, а другой – в кобуре у бедра. «Для укрепления авторитета представителя закона», – как любил говаривать он.
По мере роста богатства и влияния Хэйла его поддержки начали искать политики, зная, что без его «благословения» им не победить. Где упорным трудом, где хитростью он заткнул конкурентов за пояс, нажив множество смертельных врагов. «Кое-кто его прямо-таки ненавидел»[50], – признавался один из друзей Хэйла. Тем не менее и Молли Беркхарт, и многие другие считали его величайшим благодетелем округа Осейдж. Он помогал индейцам еще до того, как к ним потекли нефтяные деньги, раздавал еду и лошадей, жертвовал благотворительным организациям, школам и больнице. Приняв мантию проповедника, подписывал письма «преподобный У. К. Хэйл». Местный врач говорил: «Мне и не упомнить, скольким больным он оплатил лечение, скольких голодных накормил»[51].
Позднее в письме помощнику вождя племени Хэйл писал: «У меня никогда в жизни не было друзей ближе осейджей[52]… Я всегда буду вам настоящим другом». На этом последнем рубеже американского Фронтира Хэйла почитали «Королем Осейдж-Хиллс».
Заезжая за Эрнестом, Хэйл часто бывал у Молли дома и вскоре после похорон Анны нанес визит сестре и матери убитой. Он поклялся добиться правды в ее деле.
Хотя Хэйл не играл какой-то официальной роли в расследовании, его абсолютная самоуверенность и очевидное влияние в тайном мире белых (он часто носил бриллиантовую булавку масонской ложи) создавали впечатление, что это не просто слова. Он всегда выражал симпатию к Анне – по его словам, они «были очень хорошими друзьями»[53], – и во время своего визита на глазах Молли что-то втолковывал Эрнесту вполголоса, видимо, рассказывая о поисках убийцы ее сестры.
Присяжные коронерского дознания вместе с прокурором округа продолжали расследование убийства Анны, и вскоре после похорон Молли вызвали для дачи показаний на судебные слушания в Фэрфакс. В Управлении по делам индейцев при Министерстве внутренних дел США, отвечавшем за связи властей с племенами и впоследствии переименованном в Бюро по делам индейцев, был закрепленный за резервацией осейджей чиновник, знавший Молли. Он вспоминал, что та «была готова сделать все возможное… для привлечения виновных к ответственности»[54]. Власти предоставили Молли переводчика, но она от его услуг отказалась и говорила по-английски – насколько в детстве ее выучили монахини.
Молли описала присяжным последнюю встречу с Анной у себя дома и сказала, что та уехала примерно на закате. Далее в ходе судебных слушаний правительственный чиновник спросил ее:
– Как она уехала?[55]
– На машине.
– Кто был с ней?
– Брайан Беркхарт.
– Вы заметили, в каком направлении они поехали?
– К Фэрфаксу.
– Кроме Брайана и Анны в машине еще кто-нибудь был?
– Нет, только Брайан и Анна…
– После этого вы видели ее живой?
Молли удалось не потерять самообладания.
– Нет, – ответила она.
– Вы видели ее тело после того, как его нашли?
– Да.
– Сколько времени прошло с момента, когда она на ваших глазах уехала с Брайаном Беркхартом, до того, как вы увидели ее тело?
– Пять или шесть дней.
– Где вы видели ее тело?
– На пастбище…
– Как далеко от ручья?
– Совсем рядом.
Хотя на судебном следствии Молли выражала полную готовность ответить на все вопросы, чтобы ни в коем случае ничего не было упущено, однако ни мировой судья, ни присяжные ее почти ни о чем не спросили. Возможно, из предубеждения – как к женщине и краснокожей. Жюри гораздо дотошнее расспрашивало Брайана Беркхарта, о котором многие местные уже начали шептаться – в конце концов, именно он последним видел Анну перед исчезновением.
В отличие от Эрнеста, Брайан не был красив, а застывший взгляд придавал ему неприятную холодность. К тому же Хэйл однажды поймал племянника на краже своего скота и, желая проучить, заявил на него в полицию. Обвинения были сняты, только когда Брайан оплатил ущерб.
Прокурор округа спросил о том дне, когда Брайан, по его словам, отвез Анну домой.
– Куда вы поехали после?[56]
– В город.
– Во сколько это было?
– Около пяти или половины пятого.
– С тех пор вы ее не видели?
– Нет, сэр.
Прокурор сделал паузу и переспросил:
– Вы уверены?
– Да, сэр.
На следующем заседании допросили и Эрнеста. Один из судейских с нажимом спросил его о брате:
– Вы понимаете, что он последний, кого видели с этой женщиной, Анной Браун?[57]
– Понимаю, – ответил Эрнест и добавил, что, по словам Брайана, он «высадил Анну возле ее дома. Так он сказал».