После этого она удалилась, поскольку ее увлекла дама, преисполненная любезности. Граф перешел на доверительный тон:
– Гарри очень ловок, он из тех адвокатов, которые все могут. Он все знает, внимателен ко всему. Он знает законы всех стран. И к тому же психолог. Мой развод – это была ловкость рук, он мастерски провел дело. Моя первая жена живет в Соединенных Штатах, в Лонг-Айленде. Несмотря на богатство, которое она от меня получила, наши отношения остались натянутыми. Вы мне симпатичны, мистер Уолстер. Гарри, возможно, прибегнет как-нибудь к вашим услугам по моим делам.
– Я участвую в одном парижском бюро.
– Да пусть хоть все бюро.
У меня было неприятное впечатление, что он смеется надо мной.
Он продолжал:
– Несмотря на внутрисемейные проблемы, мы пытаемся доставлять друг другу удовольствие. Дочь моя останавливается в Париже у моей бывшей невестки, а послезавтра поедет дальше, в Лонг-Айленд.
Мне не хватало важного элемента в моей профессии: лгать в интересах моего клиента. Лгать искусно, владея радужной оболочкой, зрачком, тенью, которая проходит по сетчатой оболочке глаза и отражается во взгляде…
– Какое совпадение, США, Я тоже должен скоро туда поехать по делам.
В любом случае он рано или поздно узнает о моей поездке с Дженни в том же самолете. Он, казалось, доволен этой новостью.
– Если бы даты совпадали, вы могли бы составить компанию моей дочери.
– Случай все может.
Вновь появилась Дженнифер в сопровождении своего кавалера, который после торжественного поцелуя руки покинул ее. Вернулась и графиня.
– Спасибо за этот прекрасный вечер, папа и мама, – сказала механическим тоном Дженнифер. – Если вы не возражаете, я пойду спать.
– Ну конечно, Schätzchen — сказал граф.
Дженни повернулась ко мне:
– Могу проводить вас до вашей комнаты… иначе вы рискуете потеряться в лабиринте этого дома.
– Ты уже отнимаешь у нас нашего друга? – слегка запротестовал граф.
Я ждал, когда решится моя светская судьба.
– Как хотите…
Граф заявил:
– Утренний завтрак у нас бывает между восемью и девятью часами. Этот ритуал неизменен. Только для гостей делается исключение. Если не хотите принять участие в беседе, вам подадут в вашей комнате.
Я поклонился графине, глаза мои опять задержались на ее кольцах. Из осторожности сделал такое же движение перед Валерией, которая присоединилась к нашей группе. Потом, следуя за Дженнифер, я удалился. Именно в этот момент появился Гарри
– Все в порядке, дорогие мои?
– Все очень хорошо, – ответила Дженнифер.
Она указала жестом на меня.
– Я покажу ему его комнату.
Она применила слово «ему», мне это не понравилось. Я вмешался, раздосадованный:
– Эта прекрасная особа вызвалась гидом…
– Вы завоевали симпатию семейства фон Гаген, – прокомментировал Гарри.
– Не заставлю вас стыдиться, господин Болтон.
Он не знал, шучу я или нет.
– Когда увидимся?
– За утренним завтраком.
* * *
Моя комната оказалась такой роскошной, что постепенно мое возмущение по поводу денег прошло. Все было нежно, мягко, в свете ламп с абажурами абрикосового цвета. Гармонию дополняла уютная кровать.
В ванной я заперся в душевой кабине, где отдался сильным струям воды. Я думал. Дженнифер была и соблазнительна, и опасна. Случай в маленькой гостиной смущал и беспокоил меня. Я должен был возразить… Но с какого момента мужчина оказывается трусливым или немощным, хотя хотел бы быть только честным, если не сказать осторожным?
Успокоенный великолепным душем, завернутый в пушистый халат, я прогуливался по комнате. Да, я провожу Дженнифер в аэропорт. Да, в Париже я провожу ее к тетушке. Да, утром я представлюсь моему патрону. Если он выгонит меня, я буду отчаянно свободным человеком. Если мне удастся добиться компромисса, я буду в подвешенном состоянии. Потом – Нью-Йорк и Лонг-Айленд. Быть может, я мог влезть в мощную семью фон Гагенов… Когда есть две дочери, подыскивают возможных выгодных зятьев… Некоторые влезают в такую среду, акклиматизируются, привыкают и вживаются. И даже со временем становятся главой племени.
Я лег. От простыней исходил легкий запах лаванды. Я ждал, знал, что Дженнифер придет. Я подготовил для нее речь об осторожности и контроле за собой; я прогоню ее с возмущениями.
Через некоторое время в дверях появилась Дженни.
– Грегори?
– Да…
– Не спите?
– Нет.
– Можно войти?
– Вам нужно разрешение?
– Да… Зажгите свет.
– Нет.
Она заперла дверь на ключ. Я встал и приготовился с ней говорить. Я мог сказать много хорошего о человеческом существе, о духе, о сознании, о самоотречении, а особенно – о способности сдерживать свои сексуальные позывы, что и отличают его от животного.
– Дженнифер, ваше поведение…
Она прижалась ко мне.
– Дженнифер… я обязан вам напомнить…
Ее губы уже были на моих.
– Дженнифер, меня пригласили ваши родители.
Ее губы на моей шее.
– Дженни…
Она сняла свой халатик и осталась голой.
– Вы хотите что-то мне сказать? – спросила она.
Я целовал ей щеки, губы, подбородок, шею, груди, спустился к пупку, встал на колени перед ней, прижал ее к моему лицу. Я обожал ее мускулистое тело, атласную кожу с ее запахом и деталями тела… Я перевернул ее на ковре, она издала слабый звук, как от боли, когда я прижал ее к полу. Я боялся причинить ей боль, подтягивал ее к себе.
Она садилась верхом на меня, я брал руками ее грудь, она растягивалась на мне, чтобы я мог достать ртом ее соски. Она почти теряла сознание, таким острым было ее наслаждение. Потом я отнес ее на кровать. Какое наслаждение – утонуть в матрасе! Я искал ее, приручал ее нетерпеливость, вытягивался на ней, проникал в нее, принуждал к неподвижности. Она страдала от ожидания, потом, вцепившись друг в друга, мы переворачивались. Я впивался в нее. Силы наши иссякли, и, лежа бок к боку, мы отдыхали в тишине. Я готов был уснуть, когда она, облокотившись на меня, сказала:
– Мы не останемся в Лонг-Айленде. Я что-нибудь придумаю для мамы, тогда и поедем. Вы и я…
– Я не плейбой и не собачка, а служащий в парижской конторе. Отмечаю свой приход на работу…
– Что это значит?
– Что я юридический служащий. Я могу взять несколько дней без оплаты, но если после этого я не выйду на работу, увольнение мне обеспечено. У меня впереди нет отпуска, подружка. У меня своя жизнь, зависимая, но она есть, если удовлетворяю своего работодателя.
Эти материальные вопросы ее совсем не интересовали.
– Хотите покинуть меня…
– Вы не можете перевернуть вверх дном мою жизнь.
– Я ее переворачиваю, – сказала она, обхватывая мою кожу губами и языком.
От нее исходила бесконечная чувственность.
– У вас такой аппетит, Дженни…
– Потому что это вы.
Она лгала, но какое наслаждение поддаваться такой бесстыжей лести… Хотелось бы мне когда-нибудь узнать ее причину. А пока надо ею воспользоваться. Ненасытные, мы катались в простынях, взмокших от пота. Одна подушка упала с кровати, Дженни наклонилась и стала искать ее на ощупь. Я ее ухватил, стал ее брать, она мне помогала. Мы соскользнули на пол. Это уже не был акт любви, а совокупление. До полусмерти. Потом мы вернулись на кровать с перепутанными ногами, с надеждой заснуть. От ее веса правая рука моя стала болеть. Я слегка пошевелил ею. Тотчас:
– Вы уходите?
– Нет, Дженни.
Я оставил руку в заложниках. Наследница испытывала мои сухожилия. В тридцать три года у меня накопился немалый опыт в женских делах. Опыт научил меня отличать все лучше и лучше притворное и подлинное поведение, настоящий и мнимый оргазм. По всей вероятности, Дженнифер не притворялась. Если так будет продолжаться, наша поездка превратится в серию безумных совокуплений, в сексуальное неистовство… Я погрузился в глубокий сон. Какие-то крики проникли в мое подсознание. Я очнулся, попытался понять, где я. Ощупал кровать, рука моя коснулась голого тела Дженни. Я сел и прислушался. Дженни проснулась.