Из рук Бен Ата Дабиб взяла брошь, сделанную из тусклого желтого металла, очень тяжелую, приколола ее у горла к вырезу платья и легко ступила в комнату, оставив свой промокший плащ в портике, на полу.
На короля она даже не взглянула, ждала, что скажет Эл-Ит. И та вдруг догадалась, почему Дабиб избегала смотреть на Бен Ата. В этой жуткой стране, где антагонизм неразрывно связан с понятием поиметь, — или, как у них тут принято говорить, с сексом, — все это, вероятно, означало, что они поимели друг друга. Она ли его, он ли ее — смотря как рассуждают эти варвары, — но сейчас Эл-Ит такие подробности не интересовали.
Увидев Дабиб, аккуратную, приветливую, толковую и достойную женщину, судя по всему, способную понимать тонкий юмор, которая стояла и ждала распоряжений, Эл-Ит решила максимально использовать сложившуюся ситуацию.
— Садись, Дабиб, пожалуйста. — Эл-Ит жестом указала ей на кресло, которое освободил Бен Ата.
И тут Дабиб взглянула на Бен Ата. Она мгновенно просчитала, насколько велика опасность разоблачения, и убедилась, — совсем даже невелика, так что можно смотреть, и теперь, в ожидании приказа, все же обратила взгляд к своему хозяину.
Но тот во всем положился на Эл-Ит и стоял как страж, наблюдая за сценой со стороны. Дабиб уселась.
— В нашей стране затевается большой фестиваль песен и сказаний. Мы часто такие проводим, но этот будет особенный.
Дабиб уже насторожилась и была бдительна: взгляды женщин встретились, и взгляд Дабиб предупреждал. Эл-Ит едва заметно кивнула, как бы желая сказать: «Все поняла, не бойся». Бен Ата не уловил этого едва заметного обмена мыслями, понял только одно — боялся он напрасно. Созерцание этих двух женщин, сидящих напротив и готовых по возможности взять друг от друга лучшее, не могло не смягчить его, и в то же время что-то его беспокоило. Увидев, что между ними мгновенно установилось взаимопонимание, он почувствовал себя исключенным из общения, оставленным за бортом.
С преувеличенно саркастическим видом Бен Ата принял солдатскую осанку, выпрямился во весь свой рост.
— Мы хотим попробовать отыскать песни, забытые или полузабытые, из которых можно узнать о прошлом.
— Понятно, госпожа.
И опять две пары глаз изучающе всматривались друг в друга.
— Но ничего страшного… — при этих словах Эл-Ит сделала крошечную паузу и продолжала: — даже если ты ничего не вспомнишь. Просто по моей просьбе Бен Ата вызвал тебя, чтобы нам поговорить. Тебе на самом деле нечего беспокоиться… — Тут Эл-Ит сделала еще одну паузу и подождала, пока Дабиб, в свою очередь, чуть заметно кивнет. — Это всего лишь моя прихоть. Каприз! — И она притворилась женщиной, подверженной капризам и привыкшей к их мгновенному исполнению, — эдакой пустышкой, вечно довольной собой.
— Понятно, госпожа.
— Мне бы хотелось, чтобы ты обращалась ко мне по имени.
— Его трудно запомнить. — Тон Дабиб был извиняющимся, буквально мольба.
— У нас есть всякие песни, вот, например, давеча мы слушали песни в исполнении детей, и вдруг поняли, что частично их подзабыли. Иной раз в текст вносят изменения, — ну, что-то в этом роде. Может быть, у вас тоже так бывает?
— Вполне возможно.
— Как раз я слышала здесь одну песню, в прошлый приезд. Мотив был примерно такой… — И Эл-Ит выстукала пальцами на крышке стола ритм.
Дабиб уловила мотив и кивнула.
— Это случайно не женская песня?
— Ее все поют, госпожа.
— Может быть, на этот мотив в разные времена сочиняли разный текст? — небрежно предположила Эл-Ит.
— Да, по-моему, иногда у нас такое бывало, — подтвердила Дабиб.