Никакого сравнения с той тяжеловесной чувственностью, тут был контакт совсем иного плана. Ему открылось не только умение удивительное физически реагировать, но и более того — возникли ощущения, каких он даже пожелать не мог. Бен Ата тонул в нежности, страсти, самых безумных неистовствах, которые он даже не знал, как воспринимать — как боль или как восторг… и конца этому не было. Она же держалась совершенно свободно и раскованно, чувствуя себя как дома, в своей стране, с каждой минутой заводила его все дальше и дальше, была партнершей решительной и энергичной.
Конечно, его не могло хватить надолго. Равенству не обучишься за один урок, даже за два. Бен Ата по природе был тяжел и медлителен в реакциях, он никогда не умел иначе. Для него всегда были недоступны удовольствия, требовавшие подвижности ртути. Но даже в доступных ему пределах оказалось, что у него такие потенциальные возможности выносливости, каких он сам от себя не ждал. И даже когда все прекратилось и Бен Ата, чувствуя некоторое облегчение, в то же время жалел, что закончилось это напряжение, Эл-Ит и тут не дала ему спуститься с того уровня чувственности, которого они оба достигли. Они всю ночь занимались любовью, и весь следующий день, не делая перерывов на еду, хотя все же попросили подать им немного вина, и лишь когда их уже прочно и навечно неразрывно связали брачные узы, так что больше нельзя было определить наощупь, где граница между их телами, и приходилось взглянуть, чтобы это увидеть, только тогда их охватил глубокий сон, в котором они умиротворенно пребывали следующие двадцать четыре часа. Проснулись они оба одновременно. Был ранний вечер, и до них с другого конца парка донесся барабанный бой. Оба сразу поняли: таким образом оповещают всю Зону Четыре, а также и Зону Три, что их брак осуществился должным образом. И этот барабан должен был бить впредь, с момента каждой их встречи до момента расставания, чтобы весь народ знал, что они вместе, и чтобы все помнили об этом браке, благожелательно его воспринимали — и, конечно, подражали их примеру.
Они лежали в объятиях друг друга, как будто в теплом море на мелководье. Но теперь они начали медленно и осторожно отделять свои тела друг от друга, — бедро от бедра, колено от колена… в полумраке каждый чувствовал, что наступившая обыденность противоречит чудесам только что закончившихся дней и ночей, но, к счастью, никакого диссонанса не было. Но уже трудно понять: неужели было то, что было? Бен Ата, как бы извиняясь, почти ласковым движением вытащил свою теплую руку из-под ее шеи, уселся, потом встал и потянулся. С наслаждением расправил каждую свою дюжую затекшую мышцу, и, заметив его удовольствие, Эл-Ит улыбнулась в темноте. Она, как всегда быстро, вновь стала сама собой. Но ему явно казалось неприличным сразу оставлять ее одну, и он, завернувшись в свой солдатский плащ, уселся на тахте у ее ног.
— Давай немного приведем себя в порядок, — предположил он, — а потом встретимся и поужинаем.
— Прекрасная мысль! — Голос Эл-Ит доносился уже от двери в ее апартаменты: она выскользнула незаметно. И исчезла.
Здесь ничего не изменилось за время ее отсутствия, только вдоль всей стены теперь рядами висели разные платья, наряды для выхода в свет, меха, плащи. Эл-Ит никогда не видела ничего подобного и, бормоча, что все это смахивает на склад тряпья для целой партии шлюх, — это слово она только что услышала от мужа, — решительно снимала их одно за другим. Ткани были весьма хороши, и она профессиональным взглядом оценила качество шелка, атласа, шерсти, — ясно, в этой стране производство тканей на высоте. Но покрой! — просто кошмар. Эл-Ит не удалось отыскать ни одного наряда, сшитого со вкусом: то слишком подчеркнута грудь, то ягодицы обнажены до предела, то сделана неловкая попытка их скрыть, а если покрой приемлем, то подобрана ткань совершенно неподходящей к фасону фактуры или цвета.