Хотя она не разделяла восторга в отношении дизайнерских помещений. Привыкла, что дом или квартира создаются для детей – много шкафов, закрывающихся плотно, круглые или овальные столы, чтобы ребенок не бился головой об углы, никаких лишних предметов и мелких деталей, чтобы ребенок не схватил, не засунул в рот.
Этот дом, совершенно явно, создавался мужчиной. Она оценила постеры – афиши знаменитых фильмов, черно-белые фотографии, судя по надписям, привезенные из Марокко, многочисленные деревянные фигурки и коллекцию ракушек, морских звезд и корабликов, рассыпанных и расставленных в художественном беспорядке по полочкам и лестнице, ведущей на второй этаж. Вздохнув, она нашла плед, явно привезенный откуда-то из дальнего путешествия, и сгребла туда все фигурки и ракушки. Муся обязательно потянула бы все в рот, облизала, не дай бог проглотила, бросила, сломала, а на всей этой красоте лежал толстый слой пыли.
При том, что в доме чувствовалась рука одного человека, в остальном он казался холодным и безразличным, как будто хозяин в какой-то момент его бросил, а дом обиделся. В нем чувствовалось присутствие многих, совершенно разных посторонних людей, которым в отличие от хозяина было совершенно плевать, что потом будет с домом.
В стильной ванной с модной раковиной и медными кранами висели жуткие и грязные полотенца с вышитыми цветами. На полке явно ручной работы валялись тупая, грязная женская бритва и шампунь от перхоти. Тарелки, судя по всему африканские, использовались и в качестве мусорки – в одной лежали прилипшие и заплесневевшие арбузные семечки и корки, – и в качестве пепельницы – в другой из окурков и пепла образовалась внушительная горка. В шкафу Татьяна нашла старый женский ситцевый халат, стильную белую льняную рубашку и две юбки разных размеров.
Даже после беглого осмотра она поняла, что надо брать тряпку и все отмывать. Пыль лежала везде и всюду. Какие-то пакеты с вещами были разложены по углам на стульях. Прямо на проходе громоздились упаковки с облицовочной плиткой. Строительный мусор был заметен под стул, накрытый покрывалом и заваленный поверху шляпами, кепками и бейсболками, явно забытыми предыдущими постояльцами.
Она вымыла спальню и хотела закрыть дверь. Оказалось, что ни одна из дверей не закрывается, если ее не дернуть со всей силы – косяки рассохлись. Татьяна подумала, что нужна еще одна подушка, и полезла в шкафы искать. Подушки нашлись быстро. Они были упакованы в пакеты и проложены цветами лаванды и обмылками. Татьяна вдохнула запах – знакомый и любимый с детства. Точно так же делала ее бабушка. Даже запах мыла был тот самый, из детства – ядрено-цветочный, въедающийся в кожу. Когда она увидела, что одеяла проложены сухими апельсиновыми и лимонными корками, то внутренне стала лучше относиться к этому странному, запущенному, неуютному дому, которому при всем этом нельзя было отказать в стильности.
Татьяна всегда чувствовала присутствие в доме женщины, женской руки. А тут… Женщина вроде бы была, но не было свойственных только женщинам мелочей – тазиков, удобных полочек, шкафчиков.
В тот же день Татьяна купила в ближайшем магазине пластмассовый таз, большое корыто, чтобы купать Мусю, несколько ковшиков. Перетащила в ванную стул с террасы, мельхиоровый, давно не чищенный поднос, на котором расставила кремы и шампуни. Холодный мраморный пол в спальне она застелила ковром, который сняла со стены, – чтобы Муся ходила босыми ногами. Завернула платком абажур на светильнике – он торчал голой лампочкой и светил прямо в глаза. Комната стала совсем другой, моментально преобразившись, – возможно, менее стильной, но в то же время по-мещански уютной и «жилой».
Татьяна спустилась на кухню. Здесь она даже не знала, за что хвататься. Осторожно открыла шкаф над раковиной. Там в беспорядке были свалены пакетики с разнообразными приправами, макароны разных форм, рис, сахар, соль, чай, как будто уезжающие оставляли после себя неприкосновенный запас для следующих постояльцев.