Так вот нас начали поддерживать в «Молодом Ленинце». Наталья Сломова, была такой корреспондент, или редактор; не редактор, но сектор какой-то там, и стал выходить КЛФ «Ветер Времени», раз в месяц, раз в два-три месяца на страницах газеты, и у нас появилась возможность печатать. Ну, у Лукина были там свои площади, мы ему не очень там помогали, а другим авторам, например Владимиру Першанину, он сейчас детективист, бывший мент, надеюсь, это помогло. Собирались там люди, любящие фантастику, но изначально все люди, которые приходили в Фэндом СССР, ходили туда в основном ради того, чтобы поменяться книгами. То есть мы собирались благодаря книжному дефициту. Что изначально неправильно. Доказало это нам наше время, когда книг полно, а в большинстве городов, где были клубы – они сразу сдохли. Я понимал это изначально тогда. Но я не понимал, а что заставляет, скажем, в Лос-Анжелесе собираться фэнов и писателей. Дефицита книг там нет. Возможно, они обменивались там тоже книгами, но редкими какими-то. Или прочитал – дай другому, а ты дай мне эту прочитать. Но на какой-то другой основе. Вот мы до сих пор к той другой основе, американской, не придём. Я понимаю, почему не придём – потому, что продолжается то время, когда книга не только лучший подарок, но это ещё… те кто покупает книги, это как бы… уровень показателя успеха в жизни. Книгу могут купить только те люди, которые преуспели в этой жизни. У них хороший заработок и т. д.
Как ни странно, книги, насколько мне известно, покупают те люди, у которых доходы не очень велики.
Правильно. Это не странно, это правильно. Книгу могут позволить себе купить, сейчас, в данный момент, люди преуспевающие, но они её не покупают. А нищета, вроде меня… Пошёл «Лик северной Пальмиры»…
Но мы покупаем книги, потому что мы хотим их читать, они нам нужны. А у меня, допустим, есть знакомый, он человек очень состоятельный, и он считает, в их кругу так принято, что в доме должны стоять книжные полки с книгами. Неважно, читаешь ты их или нет, они должны быть и должны быть самые известные авторы. Они приходят, покупают отсель досель, приходят домой и так вот, и ставят отсель досель. Для них это не литература, не информация… это просто антураж.
Это очень прекрасно, это неплохо.
Я считаю, что это идиотизм.
Нет, ты не прав. Во-первых, это помогает издательствам развиваться, потому что мы нищета, не в силах…
Во-вторых, их дети хоть что-то читают…
Могут, могут прочесть. Или человек придёт, прочтёт. Или ты пришел, взял, понравилась книга, а он о ней и не вспомнит. У тебя появилась дома книга, которую ты так никогда бы не купил.
Они не покупают книги по одной. Они их покупают упаковками, пачками. Набором корешков.
Тем более, вот тебе пример к нашей болтовне. Раньше, первые книги… Сейчас всё это забылось, но я долго, долго помнил каждую книгу, при каких обстоятельствах купил вплоть до минуты; как я входил в магазин, как дрогнуло моё сердце, как я за неё ухватился, как продавщица мне говорит: «А что у вас под жилеточкой?» Типа я не был похож, наверное, на книголюба, даже тогда.
Сейчас уже не говорят, сейчас уже электронные системы все контролируют.
Да, да. Ну, так вот. Вот наш клуб родился. Конечно же, поверь мне, в нём работал в основном я. Это вот, скажем, наша Ольга Кавеева, благодаря усилиям которой сейчас живет уже настоящий журнал зарегистрированный, хотя по форме он фэнзин остаётся, Шалтай-Болтай.
По духу.
Да, по духу.
Она десять лет его хранила, развивала.
Да. Из листочка. Да. Молодец. И тогда она была. Но я единственный, кто их гнал: сдавайте деньги! Хожу по кругу, собираю в шапку деньги, надо на переписку. Посчитаю – мало, на бутылку не хватает. Иду обратно, раз – на бутылку, давай выпьем. Но это уже после заседаний. Мало людей было тех, кто действительно работал там. Была Ольга…
Люди были все в основном творческие, и у них всё в основном от настроения зависело? Есть подъём, они работают, нет… и работы нет.
Творческие, в каком-то смысле. Естественно Ольгу нельзя назвать нетворческой личностью. Или даже меня, несмотря на моё сейчас явное такое падение, в жизни такое падение идет, года, и нет успеха и возможности зарабатывать. Творческих тоже не особо много было, на 90 процентов клуб состоял из тех вот…. Особенно их стало много, когда мы стали показывать кино. Ну, тогда мы сделали за деньги.
Что за кино, какие фильмы?
Первые видеофильмы, фантастику.
Это когда появились видеосалоны?
Ну, позже намного. Ну, естественно, намного. Общество книголюбов помогало лично мне, я все деньги тратил там – а брюки рваные. Та же Маргарита Колобова, главбух областного общества книголюбов, говорит мне: «Боря, вот на тебе сто рублей, распишись». Я говорю: «За что?» Я только познакомился, она фантастику любила, я ей стал печатки давать, у неё вот такие глаза. У всех, у меня впервые, когда мне Лева Фролов дал первую печатку, у меня глаза вот такие. Я пошёл, взял машинку напрокат, перепечатать, она у меня заела, мне говорят – надо маслом. Я ничего умнее не придумал – подсолнечным. На другой день клавиши встали намертво. Я отнес её, сказал:
– Что вы за машинки даёте?
– А вы что с ней делали? Не смазывали?
Я говорю:
– Да, что вы, что вы? Я и не понимаю.
То есть ты уже понял, что сделал?
Да, естественно. Она сперва у меня поработала до вечера. Я закончил повестушку, помню даже рассказик Агаты Кристи какой-то фантастический. А потом наутро перестала. Но мы вот собирались, жили тогда. Я хочу сказать, это вообще были золотые годы. Клуб открылся 19 ноября 81 года и закрытием клуба можно считать, когда окончился Волгакон. Это сентябрь 91-го. То есть мы проработали 10 лет. Вот эти десять лет… у меня, конечно, есть эгоцентризм, но поверь мне, недаром я их считаю, это золотой век.
Волгоградского Фэндома.
…советского Фэндома.
Вообще советского Фэндома?
Да. Потому что клубы существовали, говорят, чуть ли не во времена Беляева. Сведения есть, что в 60-х годах в Харькове существовал при университете, вроде бы, крупнейший клуб. До 1000 человек собиралось, до того крупный, что…
Но он был официальный или неофициальный?
Тогда вообще всё было официально, Олег. Вот даже печатки. Я же, когда мне КГБ на хвост село, ведь не скрывал. Я говорю: «Вот печатки». Они начали: «Там антисоветчина!» Я говорю: «Вот почитайте, найдите там антисоветчину». Я же не скрывал, я же переписывался. И говорю: «Вот письма». Они говорят: «А они на английском». Я говорю: «Правильно, правильно». Он мне: «Я не понимаю». Я говорю: «Я вам даю, вы прочтите, вам же переведут». Дайте мне перевод, чтобы я мог ответить этому человеку. Я так до сих пор английского и не знаю. Ничего. Все нормально. Все было официально. В отличие от политического андеграунда, которые там протестовали, мы до этого не доросли, или нам неинтересно было, что ли. Мы политики не касались. Нам нужна была фантастика. Фантастика и ещё раз фантастика. За фантастику всё отдавали. Доходило до того, что объявляли фантастикой книгу, где на сотой странице герой подумал: а вот тогда-то полетят в космос. А на шестисотой странице он лежал и представлял, как…
На безрыбье и рак рыба?
Сам раком станешь… вот.
То что, собственно говоря, сейчас свойственно фантастике Канады, когда в число фантастов включают людей, хотя бы одно слово «фантаст» включающих в свое произведение.
Похоже, но не совсем. Ты всё-таки не понимаешь… мы были в гетто. В гетто таком находились, страшном. Почему, зачем? Ты хоть и вошел в Фэндом, многое пропустил и не знаешь. Над этим очень поиздевался Роман Кац в своей знаменитой работе «История советской фантастики», где описал, чтобы было бы, если бы все руководители Советского государства изначально любили фантастику. Впоследствии, как-то с Лёхой Щепковым, фэном из Краснодара, купив пять 3-х литровых банок вина, на острове Тузла, где конфликт недавно был, там собирались фэны, но тогда нас уже всех разогнали, а мы единственные прорывались, я пытался угнать теплоход; когда меня на этом поймали, когда я пимпочки в дизеле дергал, меня поймали, и я требовал вызвать консула, Жириновского, и сказал: «Вам, хохлам, будет ещё». Ну, меня выдворили с этой оконечности Украины, я снова вернулся, меня снова выдворили. И тут у меня деньги кончились, и кончилась, естественно, борьба. Вот тебе проза – бороться можно, когда у тебя есть деньги. Красиво бороться, с пьянками такими, где мы споили пограничника и его уволили с работы. Он пришёл к нам опохмелиться, заливаясь слезами. Мы сказали: «Ну, братан, извини».