Затем, перенести обелиск «Город-герой Ленинград» с площади Восстания, где он совершенно неорганичен, в тыльную часть Марсова поля, а на освободившееся перед Московским вокзалом место вернуть, памятник императору Александру Ш.
Восстановить Красный канал, который раньше пролегал по краю Марсова поля вдоль Павловских казарм, соединяя Мойку с Невой. Перекинуть через него несколько мостиков в стиле ампир с богатой орнаментовкой военными доспехами, оружием, знаменами; установить красивые фонари.
Продолжить Марсово поле в сторону Троицкого моста с тем, чтобы включить одиноко стоящий памятник Суворову в комплекс Марсова поля, а транспортный поток в створе Миллионной загнать под землю.
Продолжая твою тему о блокадных мемориях, я бы установил в одном из углов Марсова поля памятный знак о том, что здесь во время блокады располагались зенитные батареи. На гранитном возвышении резонно было бы выставить образцы тогдашних противовоздушных средств: пару зенитных пушек, шумоулавливающую установку, знаешь, с такими четырьмя большущими раструбами и прожектор, который был бы действующим. За минуту до полночи он бы включался, описывал лучом круг над городом и ровно в 24.00 потухал. И еще. Надо сказать, что в вечерние часы этот уголок города фактически пустынен. Для оживления его следовало бы классические Павловские казармы переоборудовать в приличную гостиницу, над которой ежеутренне под звуки старинного марша поднимался бы большой флаг, расписанный под знамя Павловского полка.
Танкист перестал вещать и, не ощущая никакой реакции со стороны своего слушателя, спросил:
– Ты, что, уже спишь?
– Нет, – отозвался собеседник, – все еще слушаю эту урбанистическую чушь.
– Почему чушь? Ну, почему чушь!?
– Да потому, что специалисты и в первую очередь архитекторы, обязательно скажут и об искаженных пропорциях, и о смазанной перспективе, и о перегруженности пространства и еще массу умных слов придумают. И всё! И твой проект, тю-тю, испарится.
– Я об этом думал и от нечего делать смастерил бумажный макет Марсова поля в масштабе 1:100, так на нем все выглядит очень даже здорово. И оба обелиска не мешают друг другу.
– Смотри-ка ты! Болезнь-то зашла глубоко!
– И никакая это ни болезнь, а просто интересно.
– А, кроме специалистов, нужно спросить граждан города. И еще неизвестно понравиться ли им такая модернизация или нет. Вон демократы пошли без спроса переименовывать, переставлять, демонтировать советское прошлое, считая, что поступают правильно. А если бы спросили людей, то ответ не всегда получили бы в свою пользу. Вон в смутную пору непоседы-либералы рвались демонтировать революционные памятники Ленинграда, но горожане воспротивились.
– А в Москве все посносили..
– Ну, москвичи всегда были торопыгами. Они в свое время и с царскими памятниками подсуетились.
– Конечно, мнение петербуржцев должно быть, безусловно, учтено. Но я думаю, что такое переустройство Марсова поля им понравилось бы.
– С Марсовым полем всё более или менее понятно, а что ты будешь творить в более укомплектованных различными строениями районах? Например, в районе Адмиралтейства?
– Очень многое! – отозвался урбанист-идеалист и начал излагать свои идеи о сносе старых жилых домов, закрывающих вид на Адмиралтейство со стороны Невы; об устройстве на месте этих домов обширного бассейна, соединенного каналом с Невой; о расположении в этом бассейне точных копий российских парусных кораблей различных эпох, о постановке на швартовы в Неве напротив Адмиралтейства подводной лодки, сторожевика и эсминца (понятно, если они еще где-нибудь сохранились) времен холодной войны. Правда я немного сомневаюсь: потянется ли турист на эти старые, ржавые железяки, понесет ли он туда свою денюшку.
Корабельная тема встрепенула начавшего было дремать моряка-подводника:
– Корабли – не железяки. Любой корабль имеет имя и судьбу. И ржавчины на кораблях практически нет. Моряки нещадно борются с коррозией, используя краску и густую смазку, а незащищенные стальные детали тщательно чистят. Сейчас не знаю, а прежде большая приборка на кораблях обязательно завершалась командой: «Медь, железо драить, резину мелом белить. Палубу скатить и пролопатить.»
А, что касается денюшки, то не волнуйся – денюшку туристы обязательно понесут. Да и не только туристы.
– Откуда у тебя такая уверенность? – недоверичво проворчал танкист.
– Однажды я попал в Пенемюнде. Это бывший ракетный центр нацистской Германии, где в свое время активно шуровал фон Браун. Теперь на месте этого центра историко-технический музей. Вот его-то я и посетил. Экспонаты музея оставили какое-то тягостное впечатление, поэтому, когда на выходе из музея экскурсовод предложил осмотреть подводную лодку, вся наша группа согласилась, а я тем более: ну как же, немецкая субмарина, нужно познакомиться. Однако, увы, меня ждало разочарование, а также и удивление. У пирса стояла не немецкая, а наша родная подлодка 651-го проекта. Как она здесь оказалась? На её рубке было крупно намалевано: U-461, а на флагштоке почему-то бился красный флаг с серпом и молотом. В борту лодки было вырезано входное отверстие, к нему с берега тянулся трап, в начале трапа стояла будка-касса, к кассе выстроилась приличная очередь. Без какого-либо энтузиазма встал в очередь и я.
Ну, молодцы немцы! Они одряхлевшую грозу авианесущих кораблей превратили в хорошее развлекалово. В лодке царил дух живого организма. Пахло соляркой и кофе. Постукивали какие-то механизмы.
В трубопроводах булькала вода. Где-то периодически потравливал воздух. Трансляция выдавала немецкие команды. У механизмов и торпедных аппаратов стояли манекены, одетые в морскую форму, а один манекен в тельняшке и со спущенными трусами восседал на унитазе, что очень веселило немецкую публику. Когда я сошел на берег, то увидел, что очередь к кассе заметно увеличилась.
Вот так, а ты сомневаешься – понесут люди денюшку или не понесут. Обязательно понесут. Это же интересно.
Моряк замолк, а танкист начал распространяться о переносе в здание Адмиралтейства Военно-морского музея, но через некоторое время он перестал прожектерствовать, обнаружив, что его коллега мирно и крепко спит.
«БАЛЕТ»
Нет, не случайно «Ворону» укоротили ремонт. Не зря его досрочно выдернули из Николаева. На флоте ставился яркий спектакль, военно-морской балет (как выражаются моряки) под названием: «Поиск и атака подводной лодки, с фейерверком, стрельбой и реальным бомбометанием». И в этом действе «Ворону» предназначалась роль премьера. И не потому, что он был лучшим в дивизии ОВР. Как раз, наоборот: именно к «Ворону» имелось со стороны начальства дивизии больше всего претензий. А потому выбрали «Ворон», что он был пока единственный из сторожевых кораблей, который имел на вооружении мощное противолодочное оружие: две реактивные двенадцатиствольные установки «Смерч», действие которых и планировали показать флотские стратеги дорогому Никите Сергеевичу, которой прибывал с инспекторским визитом на Черноморский флот.
Следует отметить, что действия противолодочного корабля, выполняющего учебно-боевую задачу по обнаружению и уничтожению вражеской подводной лодки зрелищным не назовешь. В предрассветной сумеречности, беспрестанно меняя курс и скорость, мечется средь лохматых волн одинокий сторожевик. Это он ищет подводную лодку. Ищет долго и, в большинстве случаев, безрезультатно. Оно и понятно.
И акустическая аппаратура того времени не была совершенной; и гидрология Черного моря, где холодные плотные слои воды перемешиваются с теплыми водами меньшей плотности, не способствовала прямолинейному прохождению акустического сигнала; да и «вражеская» подлодка решала свою задачу по прорыву противолодочного рубежа, а поэтому активно маневрировала.