Алешка привез надувной матрац, ласты, и мы стали проводить время, как обычно все отдыхающие, с утра на море, потом передых, потом на бульвар. Поселились мы не у тети Тамары, а у её родственницы, Венеры. Они сдавали свои комнаты, нам была выделена отдельная комната с отдельным входом, Венера меняла нам постельное белье и мы могли готовить на кухне.
Леша на пляже, Батуми
Готовила я мало, мы часто забегали на обед к тете Тамаре, у которой жила мама, но мама через неделю после приезда Алешки укатила обратно в Москву, кончился отпуск. Она приехала на две недели раньше вместе с Сережкой, потом мы с Катей, потом Алексей. Сережка боялся прибоя и в этот наш приезд довольно неохотно купался, легко заходил в море только в полный штиль, предпочитая в остальное время мелкий детский бассейн. Ходили мы огромной командой, брали с собой внучку Венеры и соседскую девочку, а иногда и двух соседских девочек, так что мы были с пятью детьми, а когда к нам присоединялась Инга с сыном Димкой, на год моложе Кати, было совсем весело.
Я на пляже
Я познакомилась с Ингиным отцом, старым, медлительным, большим умницей. Иногда он приходил с дочерью и внуком на море, сидел в тени виноградника, и я любила с ним побеседовать. От него, прошедшего войну, я впервые узнала, что в 41-ом, под Москвой, наши ополченцы шли в бой без оружия!
– Нам говорили, – рассказывал он, – возьмете винтовку у товарища, когда его убьют. А у немцев были автоматы….
С моей привычкой тут же ставить себя в описываемые собеседником условия, на меня напала такая тоска, что и светлый солнечный день не радовал.
С детьми на пляже, я и Инга
Я зашла в свою школу, прошла к кабинету директора. Там сидела Нина Константиновна, бывшая завуч, сейчас директор. Мы с Зойкой заходили сюда летом 66-го года, после первого курса, и виделись с ней же.
– Узнаёте? – спросила я, остановившись на пороге.
Через минуту напряженного всматривания Нина Константиновна изумленно сказала:
– Зоя… На улице не узнала бы, прошла мимо, но когда вот так появляются на пороге, сразу знаешь, – наша, и узнаёшь.
Завуч повела по коридору, встретили физика у дверей физкабинета. Шота взял меня за руку и повел в учительскую.
– Вот, – сказал он, – эта девочка пятнадцать лет тому назад закончила школу, и не было дня, чтобы все эти пятнадцать лет на уроках я не вспоминал её: Хучуа, Хучуа. Лучше ученицы у меня не было.
Кто-то из старых учителей узнал меня, а одна незнакомая женщина, подняла голову и спросила:
– Конечно, там уже и кандидатские…
– Нет, – бодро ответила я. – Только институт закончила, потом замужество, дети отвлекли. Но я собираюсь поступать в аспирантуру.
Уходя из школы, я точно знала, что не собираюсь, а поступлю.
Я зашла на корты, поздороваться со знакомыми, вспомнить радости игры в теннис, услышать стук мячика о ракетку.
Сергей, рабочий по обслуживанию кортов, узнал меня, поздоровался и ушел в здание, а минут через пять из раздевалки вышла мать Нельки Варданашвили, тетя Валя, которая там работала.
– Значит это ты приехала, – задумчиво сказала тетя Валя, после обычных здесь поцелуев при неожиданной встрече. – Теперь понятно, о ком рассказывал Сергей. И она смехом передала мне, что Сергей пришел и рассказал: «Приехала девочка из Москвы, батумская, когда она в институт поступала, все профессора собрались, чтобы её завалить, но она оказалась такая умная, всех за пояс заткнула и прошла», а теперь я выхожу и вижу тебя, ну понятно, про кого рассказывал Сергей.
– Да ничего этого не было, просто легенда какая-то.
– Было, не было, теперь ты девушка из легенды.
От этой поездки на море осталось много фотокарточек.
Провожала нас толпа народа, как будто какая-то делегация уезжала, перечисляю:
родня: тетя Тамара, Августа Ивановна, теща маминого брата Резо, с внуком, – трое;
тетя Венера с внучкой Лелой и девочкой со двора, Ноной, с которой Катя сдружилась, – ещё трое;
мои подруги: Маня с двумя детьми и Инга с Димкой, – пятеро. Итого 11 человек, и нас четверо. И я понимала, что уезжаю не навсегда, что я еще вернусь. Хорошо мне было здесь.
Сынок боится волн
– Что ты помнишь из восьмидесятого года? – спросила я мужа.
– Ооо, в восьмидесятом была олимпиада в Москве. Я даже ходил на борьбу смотреть в спорткомплексе ЦСК.
Нас провожают
И действительно, была олимпиада, и нас предупреждали не шляться в Москву во время олимпиады, и железнодорожные билеты в Москву продавали только прописанным там, и мы покупали билеты из Батуми по паспорту и без всякой очереди. Нас предупреждали о возможных провокациях, просили не поднимать всякие ручки, конфетные бумажки и прочие мелкие вещи с полу, боялись эпидемий и просто взрывов, и я с детьми просидела в Долгопрудном, а на другой год Ирка организовала у себя встречу одногруппников по случаю десятилетия окончания физтеха, и Пашка Лебедев рассказывал по горячим следам, как он ходил на стадион болеть, как там все махали флагами, а у наших, у хозяев олимпиады, и флагов не было. Он пошел в общагу в Электростали, там у дверей висел флаг. И комендант поймал Пашку во время попытки стянуть его. После выразительных объяснений, комендант дал ему флаг, и Павел где-то со своего двадцатого ряда размахивал флагом, а болельщики с первых рядов увидели полощущееся по ветру красное полотнище, затребовали Пашку и флаг вниз, и спустили по рукам обоих, – вот так то.
Бабушка-патриотка купила фаянсового олимпийского Мишку, и теперь он стоит у нас в серванте; когда уезжали из Батуми в 1998 году, я много чего выкинула, но олимпийского Мишку забрала.
Вслед за воспоминанием об Олимпиаде в памяти немедленно всплывает другое событие, трагическое: смерть Владимира Высоцкого. Теперь, после прочитанных мною воспоминаний о нем многих различных людей, я понимаю, в каком напряжении жил этот человек, как неудержимо он растрачивал и губил себя, мне не удивительна его ранняя смерть, но тогда это было большой неожиданностью для нас.
Магнитофона у нас не было, пластинок с Высоцким выходило мало, у нас было всего две, зато Алешка привез из командировки самодельную книжку стихов Высоцкого, ему подарили распечатку на ЭВМ, на перфорированной бумаге в зеленом переплете. Это было совсем другое знакомство с поэтом, песня песней, но музыка создает настроение, и смысловая часть стихов при слушании частично стирается, а тут сиди, читай, перечитывай.
…Его не будет бить конвой, он добровольно…
Одна такая строчка, и вся история страны перед тобой.
или
…Капитан, никогда ты не станешь майором…
и многие судьбы недоучившихся, не поднявшихся выше капитана.
Меня всегда удивляла изумительная емкость поэтической фразы по сравнению с прозаической, а у Высоцкого это особенно сильно:
…И остались ни с чем егеря…
А в июле мы в выходные дни ездили к Иринке в Троицкое, в то лето, помнится мне, раза два ездили, ходили на пляж, гуляли по лесу.
Сережка и Ольга охомутали Алешку, использовали его, как коняшку, катались вдвоем, визжали, как резанные, он их стряхивал на песок и убегал на четвереньках, и дети пришли в азарт и замучили его совсем.
В конце июля Алешка решил поменять работу. Он зарабатывал много, около 270 рублей, но ему жутко не нравилась нудная конторская работа, которую он выполнял и он ушел, его сманила в институт «Цветметавтоматика» Ирка, которая там работала. «Цветметавтоматика» была рядом, в Дегунино, но проиграл он при переходе сорок рублей в зарплате, деньги по тем временам немалые.
А в перерыве между работами Алексей решил еще погулять, взял детей и отправился в Лысьву. От той поездки он вспоминает только, что мать встречала их, а автобус ушел переполненный, пришлось идти пешком, Сережка устал, и его везли на коляске, два чемодана и сверху мальчишка. А двухколесную тележку Алешка сделал сам, нашел два колеса на свалке, и ему приятель сварил металлическую раму, на которую была натянута сетка. Ленивый таскать тяжести Алешка даже картошку с рынка возил на этой тележке.