–Не важно, у тебя же все равно три комнаты…
–А у твоих родителей только две, логично.
–Ну, вот и я также подумал, поживем вместе, попробуем. Ты будешь готовить, стирать…
–А ты? – я обернулась.
–Я буду тебе помогать, – заверяет он, ну всякие мужские дела делать.
–Начинай, – я решительно указываю на засорившуюся раковину.
Он сморщился, заерзал на табурете.
–А как?
–Руками, – огрызаюсь я.
–Это же раскручивать, там грязь…
–А ты как думал.
–Ладно, я сделаю попозже. Чаю попью, переоденусь, вечером сделаю. Поесть есть что-нибудь?
–Вечером.
–Ну, что ты такая злая? Я пришел, в хорошем настроении, хотел по-человечески…
–По-человечески? – смеюсь я, передразниваю его. «– Ну, это, мне ездить далеко, так ты мне теперь готовь, стирай, а я тоже, может быть, тебе чего сделаю. » Великолепно.
–А как тебе еще надо?
–«Лизонька, милая, я без тебя скучаю, хочу больше времени проводить с тобой, помогать тебе во всем. » Например.
–Но это же лесть! – сидит и смотрит на меня честными глазами.
–Зато я обрадовалась бы.
–Ты меня выгоняешь? – и губы надул как ребенок.
–Да, нет, оставайся, – пожимаю плечами я.
Чай мы пьем уже по-семейному. И телевизор смотрим вместе, и вещи его раскладываем. Серега светиться от удовольствия, зато, едва я напоминаю о раковине, он сразу гаснет и морщится.
–Потом.
–Почему? – я делаю наивное лицо.
–Ну, давай, – тяжело вздыхает он.
Серега неохотно встает с дивана, топает на кухню, усаживается под раковиной, вздыхает. Собравшись с духом, он откручивает трубу, и подает ее мне.
–На, промой.
–Купишь машину, будешь меня звать менять колеса? «Они же грязные!» давай ты уж все сам, открутить и сломать, я и сама могу. Заканчивай с сантехникой, а я пока приготовлю суп на вечер.
О, как он на меня глядит. Вот вам семейная жизнь в картинках. Мне дико захотелось остановиться и подумать, хочу ли я этого прямо сейчас.
Обнаружив, что в доме нет хлеба, я радостно бросаюсь одеваться. Забывая, о своем твердом намерении, не покидать квартиру в ближайшие дни.
–Ты куда? – ловит меня Серега у самых дверей.
–За хлебом, я быстренько.
–Надо было утром купить.
–Я никуда еще не ходила.
–Как можно, чтобы в доме не было хлеба…
Я хватаю шляпу, выбегаю из квартиры плащ застегиваю на ходу. Уже в лифте вспоминаю, что синяк еще не прошел. Хочу вернуться, но представляю себе возмущение Сереги, и глубже надвигаю на глаза шляпу. Только бы никого не встретить!
Бреду по улице задумавшись, вижу только мокрый асфальт и острые носы сапог. Первые желтые листья, лужи, толстых голубей, шустрых воробьев. Иду и не знаю, чего хочу. Жить одна не хочу, надоело – тоскливо и однообразно, но и делить свою свободу на двоих – ругаться, мириться, стукаться лбами каждый день, ой, не надо! Наверное, мне рано заводить семейную жизнь. Или дело в Сереге? Он же бывает таким ласковым, заботливым и… и занудным. Будет свои порядки наводить, носки везде раскидывать, ему надо готовить вовремя, котлеты, пельмени. Футбол вместо хорошего фильма смотреть. Да еще…
Я во что-то упираюсь и останавливаюсь, упорно хочу сдвинуть преграду.
–Девушка.
–Ну что еще? – бурчу я, глядя в асфальт.
–Девушка, – в голосе слышна улыбка.
Я поднимаю глаза, черный кожаный плащ прямо у носа, задираю голову. Сердце заколотилось и замерло. Откуда он здесь? Мой питерский незнакомец. Так не бывает!
–Извините, что прервал ваши мысли, но столкновение было неизбежно, – говорит тот самый голос.
И правда, мы столкнулись на узком перешейке между двумя огромными лужами. Я стою, как дура, не знаю что сказать. Только смотрю на него во все глаза. Он улыбается.
–Может, тогда уж познакомимся?
–Да, – выдохнула я.
–Александр.
–Знаю, – чуть не ляпнула я, вспомнив, как в электричке к нему обращались друзья, – а я Лиза.
–У вас чудесное имя. Вы спешите?
И тут я вспоминаю про синяк. Я уже готова сказать «спешу», мне становиться плохо, очень плохо. Это он, а я! Что он подумает!
–Да, я спешу!
–Жаль, а можно вам позвонить?
–Да, – сияю я.
–А номер?
Он смотрит насмешливо, значит, заметил синяк. Я торопливо называю телефон, он обещает запомнить, а я так хочу, чтобы он записал. Ведь забудет же!
Мы еще потолклись на пятачке и разошлись, я вспоминаю, что спешу и бегу. Несусь по лужам, и ругаю себя последними словами. Выдыхаюсь, перехожу на шаг, площадная брань кончается. Остается тупое негодование. Ворчание незаметно сложилось в стишок:
До чего же я умна, просто загляденье,
И под глазом светиться синее виденье,
И мужчинам нравиться, просто мастерица,
В эдакое чучело, как же не влюбиться?!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ.
Все врут, что самое худшее ждать и догонять. Когда за кем-то бежишь, ты действуешь, нет ни секунды на тоску и панику. Ждать – вот, что самое отвратительное. Я завидую тем, кто умеет ждать. А я не могу отвлекаться от этого занятия, ни на минуту: сижу – жду, мою посуду – жду, читаю – жду. Сплю – тоже жду. Я жду звонка!
Ведь знаю же, знаю, что не позвонит. И все равно смотрю на телефон, как на икону. Он и не собирался запомнить мой номер, а я дура, дура. Решительно заставляю не думать о вчерашней встрече.
Время идет, и вот уже смотрю в окно электрички, мимо несутся желтые березки, угрюмые потемневшие елки. На коленях стоит корзинка с грибами, остро пахнет осенним лесом, электричка шумит весело, ехать еще долго. Серега сидит рядом, уткнувшись в газетку, зря в электричке торгуют газетами, поговорить не с кем, все читают. От нечего делать разглядываю пассажиров: напротив седой старичок в серой кепке, тоже с грибами. У входа огромная тетка в красном пуховике. Как ей не жарко? Трое мальчишек сидят, повалившись друг на друга. А эту женщину я знаю, только откуда? Такие крупные черты лица, глаза светлые. Кто же она такая? Жанна! Точно, это же Жанна из моего сна. Нет, выглядит она совсем иначе, но я совершенно уверена, что это она. Стоп, стоп. Это что же получается? Во сне, в ХVII веке та же самая тетка, что здесь в электричке?
Выходит, она мне снилась, только совсем другая: темноволосая, смуглая. Сама-то я во сне, вообще мужчина. Нет, от таких рассуждений совсем спятить можно. Я перевожу взгляд на спящих мальчишек, устраиваюсь на плече Сереги, закрываю глаза…
Телегу нещадно трясло, большие колеса гремели по мостовой, старая кляча вяло махала из стороны в сторону драным хвостом, шла неровно, дергала телегу. Рассвет едва занимался, еще не освещал узкие улицы. Пахло сыростью, первый морозец ползал по коже. Я жалась, дрожа от холода и страха на маленькой кучке соломы. Тонкая изорванная рубашка не спасала от пронизывающего ветра. Меня, как настоящую ведьму, везли греться на костре. Над ухом кто-то басил самоуверенно:
–Охрана так уверенна, что после пытки я уже не сбегу, даже не связали! А зря, герцог больше пугал, чем мучил, а клеймо мне не помешает.
Монахи шествовали рядом с пудовыми свечами.
–Отпевают, гады, козлиными голосами, мою бессмертную душу. Бояться, не успеть. Смотри-ка, палач вышагивает впереди, сволочь, важный и жирный, ручищи в бока упер. И подмастерье здесь же, еще жирней хозяина. Чтоб они оба сдохли!
С трудом подняла тяжелую голову, я так замерзла, что зуб на зуб не попадал, посмотрела на говорившего. Молодой здоровенный детина, похожий на крестьянина чесал пятерной капну спутанных волос, хитро поглядывал по сторонам.
–До площади еще далеко, успею нырнуть в темный переулок, главное выбрать время.
Здоровяк окинул меня критичным взглядом, как товар на рынке. И хмыкнул разочарованно:
–Худая как мощи, смотреть не на что. Другая в одной рубашке выглядела бы аппетитнее, а ты синий кузнечик. Глаза от страха больше рта. А вот если тебя откормить, переодеть, то я бы… да-а, если меня сожгут, то за похоть…
Неожиданно, палач споткнулся и растянулся прямо перед клячей. Лошадь шарахнулась, телега накренилась, монахи пороняли свечи.
–Ой, мамочка!
–Пора! По-ра…
-Лиза, Лиз, проснись, приехали.
Ну, зачем, зачем на самом интересном месте? Хоть бы узнать сбежал ли он… и я или нет?