Вечером они, как всегда, собрались в комнате под крышей втроём. Кайса принесла узелок с выпечкой, что не продали в пекарне. Верен успел спуститься к хозяйке за кипятком и нарезать пирог тяжёлым боевым ножом. Комнату окутали сумерки, и мошки вились вокруг свечи, поставленной в плошку с водой.
– Граф предложил мне сопровождать его дочь делать прически! – негодовал Верен, потрясая коржиком, неровно облитым глазурью. – Я сказал, что не для того учился сражаться. Что за город!
– Погоди, – остановил его Такко. Он отошёл к верстаку и слушал вполуха. – Ты всё же наведался к маркграфу? В тот каменный дом с гербом и цветником?
– Ну. До последнего искал, чего попроще, а всё ж пришлось и туда заявиться.
– Я тоже был там сегодня. Странно даже, что мы не встретились. Маркграф заказал мне лук для своей девчонки.
– И ты взялся?
Такко мотнул головой в сторону верстака. Из окна лился последний вечерний свет, и можно было видеть маленькую заготовку для лука, выгнутую в стапеле. Верен презрительно сплюнул и отвернулся.
– Я не делал детских луков раньше, – сказал Такко, вернувшись к столу и расправляясь с остатками пирога. – Во всяком случае, таких слабых. Самому интересно, что выйдет.
– Где взял заготовку?
– В лучной лавке, где же ещё. Дитмар был рад от неё избавиться.
– Ох не обрадуется он, когда узнает, для чего тебе эта заготовка! – хмыкнул Верен. – Увёл у него такой заказ.
– Маркграф сам спросил, умею ли я мастерить луки, – пожал плечами Такко. – Буду делать самый простой. Девчонка там сама как этот прут. Тонкая, бледная…
– За каким лядом ей лук? – зло выругался Верен, заедая обиду сочнем.
Остатки ужина убрали в узел и подвесили к потолку, чтобы не добрались мыши. Такко вернулся к верстаку и придирчиво оглядывал заготовку. Тряхнул головой, задул свечу и взял Кайсу за руку:
– Останешься?
Она кивнула с мягкой улыбкой. Верен уже лёг и старательно сопел, отвернувшись к стенке.
– Если мне хорошо заплатят, купим тебе ту побрякушку, – прошептал Такко, обнимая Кайсу.
Он знал, что подруга давно заглядывается на ожерелье из голубых и рыжевато-розовых опалов в ювелирной лавке. Неплохо бы, уходя из Эсхена, оставить Кайсе богатый подарок. Впрочем, сейчас им было чем заняться помимо разговоров.
***
Кайса покинула комнату под крышей ещё до рассвета – работа в пекарне начиналась рано. Верен, угрюмо пристегнув меч, снова ушёл вызнавать, не нужны ли кому охранники и телохранители. Такко, оставшись один, сел за работу. Дел было много: оперить два десятка стрел, сплести две тетивы и заняться заготовкой для лука для маркграфской дочки.
Под бдительным присмотром хозяйки Такко растопил на летней дворовой печке янтарные кусочки клея и принялся за оперение. Привычная работа спорилась: располовинить перо тонким острым ножом, смазать клеем, приложить под точно выверенным углом к древку, прижать… Со стороны кажется – проще простого, но Такко, опытный стрелок, хорошо знал, как меткость зависит от оперения, и ушёл в работу с головой. К полудню два десятка стрел были готовы и сохли, подвешенные за наконечники, на хозяйской бельевой верёвке. Такко успел остругать заготовку для маркграфского заказа и старательно гнул её, пытаясь понять, будет ли лук по руке девочке, когда вернулся Верен, сердитый и усталый. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что достойной работы в городе молодому воину снова не нашлось.
– Ножи взялся точить, – с горечью усмехнулся Верен, усаживаясь рядом с Такко на скамейку. – Что за город! Домоседы… Никому охрана не нужна!
– Задаток-то дали?
– Как же, дадут они… Спасибо хоть ножи боевые, а не кухонные! На кой ляд их точить? Всё одно будут на стене висеть. Эх, сказал бы мне кто, что буду жить за твой счёт, не поверил бы! А ещё больше повезло, что ты Кайсе приглянулся, хотя и не знаю, на что она там глаз положила!..
Такко рассмеялся. Рядом с широкоплечим, плотно сбитым Вереном он выглядел как мальчишка – худой, невысокий, с вечно взлохмаченными вихрами, а штаны и рубахи приходилось ушивать и плотно подпоясывать, чтобы не свалились. Верен часто шутил, что Кайса водится с Такко из жалости, и ему самому она подошла бы больше: статная, круглолицая. Впрочем, дружба между ними была по-прежнему крепка.
– Дитмара видел, – сказал Верен. – Стоял у своей лавки мрачнее тучи. Зол, что заказ достался не ему.
– Плевать на него, – дёрнул плечом Такко. В последний раз оглядел гладко оструганную заготовку, накинул на неё первую попавшуюся тетиву и бережно завернул в чистый платок. – Пойду на примерку.
– Задаток возьми!
***
Дом маркграфа стоял в южной части города, на мощёной камнем улице. Сразу было видно, что здесь жили богатые люди – не поскупились привезти камней, чтобы весной и осенью не знать забот из-за непролазной грязи. На крепких воротах красовался герб – раскрытый циркуль над шестернёй – и вилась надпись, велеречиво уведомлявшая, что всяк входящий в эти врата ступает на землю маркграфа Олларда.
Дверь захлопнулась за Такко почти неслышно, удержанная пружиной, и он запоздало вспомнил, что не расспросил Кайсу о загадочных устройствах. Судя по гербу, здешние маркграфы жили не войной или сельским хозяйством, а механизмами. Поглядеть бы, не найдётся ли в маркграфском доме диковинок!
В передней было светло. Солнце било сквозь окна, затянутые дорогим цветным стеклом, в стенных нишах горели свечи. Такко успел заглядеться на часы – в Эсхене отчего-то мерили время двумя стрелками, и вторая качнулась прямо на глазах. Высокие резные двери, ведущие во внутренние покои, распахнулись, и слуга провел Такко в большую и богато украшенную комнату.
Маркграф Оллард принял Такко в кабинете. От пола до потолка высились шкафы с книгами, лёгкий ветер шевелил тонкие занавеси на окне, выходившем в проулок. Сам маркграф – высокий и худой человек лет тридцати, одетый в чёрное, – сидел за столом в тяжёлом кресле, обитом алым шёлком. Такко вновь удивился его необыкновенному лицу: бледному, будто вытесанному из белого камня, с резкими чертами и горбатым носом. Маркграф что-то писал и сделал свободной рукой знак подождать.
Пока маркграф работал, Такко засмотрелся на портрет на стене. Изображённая на нём женщина лучилась особой, нездешней красотой. Пышные светлые волосы, льдисто-голубые глаза, белая пена кружевного платья приковывали взгляд. Залюбовавшись, Такко не расслышал, как маркграф закончил работу и окликал его уже второй раз.
– Готов ли лук для моей дочери? – осведомился он со странной холодной улыбкой.
– Почти, – Такко подошёл к столу, на ходу разворачивая заготовку. – Я снял лишнее, но нужно убедиться, что лук по руке хозяйке.
– Позовите Агнет, – велел маркграф, и вскоре в комнату вошла девочка, очень схожая с женщиной на портрете: те же пышные волосы и внимательный взгляд льдистых глаз. Её сопровождала няня, строго смотревшая из-под белого чепца.
Пока девочка натягивала тетиву, Такко украдкой её рассматривал. Тонкая, хрупкая, бледная, на первый взгляд она казалась ребёнком, но держалась с таким достоинством, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.
– Агнет, тебе не тяжело натягивать лук? – заботливо спросил маркграф.
– Немного. – Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.
– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.
Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:
– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. Ни один лук из нашей оружейной ей не по силам.
– Лучнику не нужна сила, – улыбнулся Такко, снимая и аккуратно сворачивая тетиву. – Важнее иметь твёрдую руку и верный глаз, а ваша дочь, несомненно, обладает этими достоинствами в избытке.