Таким образом, предложение помощи, выраженное Аркашкой, не следует рассматривать ни как пустую и ни к чему не обязывающую форму вежливости, ни как предложение выступить в качестве напарника и компаньона, ни как предложение себя в роли наставника и учителя.
Ближе всего к описываемой ситуации подходит азиатское понимание фразы, но с небольшой поправкой, эта поправка не предполагающей какого бы то ни было дальнейшего развития событий.
Поэтому вернее всего будет истолковать реплику как предложение в самом ближайшем времени, как только представится такая возможность, приступить к совместному распитию алкогольных напитков, с сопутствующим процессу обменом крайне эмоциональными и уничижительными мнениями по поводу творящихся вокруг ужасов и безобразий.
Эту поправку хорошо передают пословицы, например азиатская поговорка «Собака лает ― караван идёт» в варианте Дикого Поля совершенно лишена практического смысла, практический смысл заменён на чистейшего разлива кристальную поэзию, трудно постижимую современным племенем менеджеров и дистрибьюторов, логистов, кураторов, культуртрегеров и коучеров ― «Собака лает ― ветер носит», то есть караван уже никуда не идёт, никакого каравана нет, следует согласится что это действительно труднопостижимо, особенно если ваша специальность ― логистика или культуртрегерство, и вылезти наконец из этих лингвистических дебрей.
– Ну что ж, для начала, друзья, ― обратился Аркадий к Науму с кумом ― давайте-ка поставим лошадку вон туда, к стенке, а то она своей жопой перегородила нам половину прохода.
– К планетарию? ― радостно переспросил ободрённый нежданной поддержкой Наум порываясь уже бежать к лошадке, но тут рассудительный и тугоумный кум спросил Аркадия неторопливым и прокуренным басом:
– Так ты что, собираешься продавать овёс столичной интеллигенции?
Выражение о столичной интеллигенции прозвучало из уст кума на удивление свободно и естественно, как будто бы речь шла об окучивании очередной грядки с огурцами, было только непонятно ― откуда он нахватался эдаких вот слов, но глаза кума светились таким простодушием и такой безбрежной пустопорожностью, таким отсутствием хоть какого-нибудь образования, что можно было сделать вывод, что сказал он это подстрекаемый исключительно жаждой наживы, готовый ради утоления этой самой жажды на очень и очень многое, и в том числе разумеется на такой пустяк как продажа овса, кстати, очень хорошего, первосортного овса, столичной интеллигенции.
– Так ты ж не гавно привёз, а, Наум? ― спросил Аркашка Наума, только что услышавший от кума имя своего нового знакомого.
– Ты что нам привёз?
– Овёс! ― отвечал Наум.
– Правильно, овёс! ― наставительно-учительским тоном провозгласил Аркадий.
– Поэтому и продавать мы будем овёс!
– Не гавно а овёс!!
После чего Наум с кумом, оставив все сомнения, занялись устройством лошадки с телегой в непосредственной близости от стены планетария, попутно уcтроив бессмысленный и бесплодный диспут относительно точного расположения головы лошадки, которая по мнению Наума должна была находиться в теньке, чтобы не попадать под лучи палящего солнца, на что куму было глубоко пофиг.
Их подкупило ещё и то, что Аркаша, имени которого они, впрочем, пока ещё не знали, принял участие в их деле безо всякого энтузиазма, совершенно равнодушно, и временами задумчиво поглядывал куда-то в сторону, как будто бы ждал кого-то, будто бы кого-то выглядывая в толпе, и вообще, большей частью был поглощён какими-то своими мыслями и заботами.
– Оно и к лучшему, ― думали бы Наум с Кумом, если бы они умели думать, ― по крайней мере не придётся платить ему за услуги, ну может быть и дадим самую малость, да и то в качестве добровольного пожертвования.
А что касается столичной интеллигенции, что да ― то да, площадь вокруг планетария буквально кишела ею.
Планетарий, а это был первый планетарий на просторах Дикого Поля, открывшийся около двух недель назад, и, кстати говоря, вскоре подвергшийся серьёзной реконструкции, как раз из-за описываемого здесь казуса, планетарий уже успел стать своего рода культурным центром, он действительно поражал воображение любого заглянувшего в этот район посетителя.
Происходило это отчасти ещё из-за того, что стоявшие поблизости дома естественным образом сливались с пейзажем, с тополями в пыльной и тяжёлой листве, с плавными и естественными как русла речушек извивами улиц, с палисадниками и трогающими до самого сердца резными наличниками, призванными хоть как-то скрасить царящую вокруг нищету и запустение, а новенький планетарий открыто и нагло заявлял о своих претензиях на главенство над патриархальным пейзажем, он как бы указывал безупречно выверенным своим куполом и абсолютно белыми стенами в совершенных пропорциях на холодное как могильная плита и бесстрастное будущее уготованное его архитекторами наверное для всего человеческого рода.
Если мы пристально вглядимся в здание практически любого планетария, мы не обнаружим ничего необычного. К слову сказать, до захвата рынка китайцами, планетарии всего мира производила одна-единственная немецкая фирма. Но если мы вглядимся в здание планетария несколько по другому, с другой, непривычной и предлагаемой здесь точки зрения, то мы с удивлением обнаружим, что здания планетариев спроектированы таким образом, что все они могут достаточно длительное время выдерживать яростный штурм дикой и разъярённой толпы.
Причиной тому и послужило описываемое здесь происшествие, заняло оно, это происшествие, если отбросить предысторию, время меньшее чем требуется для беглого прочтения всей этой истории ― не более пятнадцати минут.
А вокруг планетария самым естественным образом сновали туда и сюда целые толпы разнообразнейшего и пёстрого столичного люда.
Аркашка бы совершенно не удивился бы, если бы Наумовский кум, объехав на своей скрипучей телеге планетарий всего один раз, начал бы вдруг оснащать свою речь выражениями вроде «биеннале», «нон-фикшен», или «на голубом глазу», «на полном серьёзе», проехав бы второй, включил бы в свой лексикон выражения «прогрессивная общественность», глядя на часы приговаривал бы:
– Гнусное, гнусное и подлое время!
Или, тоже поглядывая на часы:
– «Доколе! Доколе это будет продолжаться!»
Или белиберду типа: «В социальных сетях интенсивно обсуждают», или «Подонки, какие же они все подонки!» или «эксклюзив», «аутсорсинг» или «нетворкинг», «креатив» и если б он продолжил своё круговое движение и дальше, как знать, возможно дело дошло бы и до «терраинкогниты» или «инфанттерибля».
И, кстати уж говоря, позволим себе немного поумничать, вероятно школьник, получающий по истории и литературе сплошные четвёрки и пятёрки, возьмись он вкратце ознакомится с этим философским эссе, привлечённый сюда изредка встречающемся в тексте простонародными выражениями типа «жопа», обратил бы внимание на некоторое «смешение времён», на некоторую несуразицу, на это надо ему сказать, этому школьнику, что в высокой литературе такое иногда используется в качестве особого литературного приёма, не говоря уже о последних конвульсиях исторической мысли, это делается иногда из-за недостаточного профессионализма авторов, но главная причина здесь в более современном подходе.
Ведь раньше, и не так уж и давно, в конце прошлого века, считалось, что вот, все вокруг современники, и даже поэт писал, мол, успокойтесь и расслабьтесь…
Все современники… Свои…
И вдруг внезапно выяснилось, что расслабляться пока ещё рановато.