На стенах сравнительно небольшой Рождественской церкви начертано более 260 сцен и фигур, однако в храме не возникает чувства затеснённости, и роспись, часто уподобляемая цветному узорчатому ковру, сплошь застилающему стены и своды, необычайно гармонирует с архитектур-ными формами.
На стенах соборной церкви Ферапонтова монастыря запечатлён «результат многовекового опыта художественного православного богословия, представление русского общества об образах Царствия Небесного».
Как полагают историки, знаменитый столичный мастер «с своими чады» Феодосием и Вла-димиром приехал в Белозерье по приглашению влиятельного ростовского епископа Иоасафа, про-исходившего из знатного рода князей Оболенских ив юности прошедшего в Ферапонтовом мона-стыре послушание.
Фрески Ферапонтова – ценнейший, однако не единственный шедевр, который оставил «жи-вописец пресловущий». Именно так назван Дионисий в «Житии преподобного Пафнутия Боров-ского». Из этого документа почерпнуто не только название прошедшей недавно выставки, но и сведения о жизни и работе выдающегося мастера. В отличие от Рублёва Дионисий был не мона-хом, а мирянином (правда, есть предположение, что незадолго до смерти он принял постриг). Тем не менее именно церковные своды и летописи позволили историкам прочертить «линию жизни» художника и судить об этапах его творчества.
Известно о нём немного, хотя больше, чем о его великих предшественниках – Феофане Гре-ке и Андрее Рублёве. Рождённый предположительно около 1440 года и умерший после 1503-го, Дионисий впервые упомянут в исторических источниках между 1467 и 1476 годами. Автор «Жи-тия Пафнутия Боровского», архиепископ Вассиан, называет Дионисия и старца Митрофания во главе артели художников, расписавших соборную церковь Рождества Богородицы в Пафнутьевом монастыре. Он восторженно именует их «живописцами… пресловущими тогда паче всех в тако-вем деле». Из работы крупнейшего знатока древнерусской живописи Г. И. Вздорнова узнаём, что позже в это житие был включён нравоучительный рассказ о Дионисии, позволившем себе прине-сти в монастырь «мирское ястие» и наказанном за это «лютым недугом». Дважды исцелённый и вразумлённый аскетом Пафнутием, Дионисий, по мысли автора жития, получил очищение и бо-жественное благословение, столь необходимые для исполнения сложной духовной работы, сопо-ставимой с молитвами подвижников-монахов.
Сегодня в этом эпизоде неподчинения суровым правилам монастырской жизни и в после-дующем раскаянии некоторые исследователи видят стремление «иконника» к творческой и чело-веческой свободе, попытку художника поставить себя выше условностей монашеского быта.
Вопрос о свободе творчества, всегда требующий особой деликатности, тем более сложен, когда речь идёт о художнике Средневековья, связанном условиями строго определённого заказа и жёсткого канона. Хотя бы отчасти дать ответ на подобные вопросы – одна из главных задач вы-ставки. (Кстати, в последний раз подобная ретроспектива – «Дионисий и московское искусство рубежа XV–XVI веков» – состоялась в Русском музее более 20 лет назад, в 1981 году.) Стиль ма-стера при каноническом характере церковной живописи глубоко индивидуален, отмечен яркостью и своеобразием личности.
Дионисий принадлежал к сословию «боярских детей» и занимал в обществе достаточно вы-сокое положение. Вышел он из знатной фамилии: среди предков художника упоминаются не-сколько князей. По записям Кирилло-Белозерского монастыря известно, что он возводил свой род к татарину Петру, «царевичу Ордынскому», жившему в Ростове в XIII веке. Учился же он в Москве, в мастерской при Симоновом монастыре, вероятнее всего, у старца Митрофания. Вместе с ним он работал в Боровске над росписью, которая могла привлечь внимание Ивана III, когда великий князь в конце 1480 года посетил монастырь, возвращаясь в Москву после победы над татарами.