– Мы зашли в лифт, и лифтер спросил, на какой этаж. Я назвала этаж, а спутник пошутил:
– И как можно скорей. При отказе техники придется нести на руках, никто не возражает?
В кабине лифта были посторонние люди, и я, возмутившись, одернула его.
– Вам бы лучше думать о своих глазах. Ишь, какой шутник самоучка.
– Да вы не волнуйтесь, – ответил он. – Ваш тихий чарующий голос не предназначен для гнева. Что касается глаз, то моего левого глаза уже нет. Он разродился слепотой навсегда. Вы его не спасете, даже если через кесарево сечение постараетесь вытащить часть зрения из другого глаза, увы, я на такой оргазм не готов. Это мне божье наказание за то, что часто подмигивал красивым женщинам. Даже если как сувенир на память вы оставите в нём свой скальпель надежды, я не замечу вашего подарка.
– Мы вам не обещали вернуть зрение, – возразила, все еще не успокоившись, я. – Мы просто останавливаем процесс дальнейшего распада вашего зрения.
– Распад идет во всей моей натуре. Собрать бы последние силы и спеть свою последнюю песнь. Хорошо бы под занавес жизни получить ощущение любви. Тогда сказал бы, что прожил эту жизнь не зря и лет 5—10 для ощущения такого счастья даже много.
– Интересно, и в чем смысл и почему только 5—10 лет? Странные вы, мужчины, всю жизнь гонитесь за каким-то временным ощущением счастья. У большинства женщин все сложнее: их полное счастье все-таки в детях.
– Это неправда, никакие дети, ни семейное бремя забот не лечат от душевной боли, а вечной любви никто обещать не может. Острое ощущение счастья любовь дает только в начальные годы совместной жизни. Можно прожить и меньше, и больше, но все равно желательно умереть на её излете сладкой смертью любви, а не от старости и болячек. Хотите верьте, хотите – нет, но этот диагноз лечению не поддается.
– Да, лечение души – это за пределами компетенции нашего лечебного учреждения, а с такими желаниями лечение необходимо. Это крайности.
– Голову и душу врачи действительно еще не научились лечить, даже Бог с этим не справляется. Не потому ли лебедь после потери возлюбленной поднимается в небо и, пропев прощальную песнь, бросается вниз, и счастье петуха не может быть счастьем лебедя.
– Какой же вы все-таки невообразимый циничный романтик, – усмехнувшись, ответила я ему, уже идя с ним по коридору. – В вашем возрасте такого быть не должно.
– Наоборот, человек, проживший основную часть жизни в мирских заботах о хлебе насущном, в жизни которого было не до романтики, эту роскошь может все-таки себе позволить. Когда мирских забот уже нет и остается стремиться только к красоте существования, все остальное уже не имеет смысла. В моем возрасте дарить любовь, дарить то, что имеешь, уже становится смыслом жизни. На том свете мне ничего не надо, кроме души, очищенной любовью. Она – её чистилище.
Я ничего не ответила. После просмотра на УЗИ обрадовалась, что в его глазах произошли положительные изменения.
– Вы молодец. У меня появилась надежда, что я могу исправить положение без хирургического вмешательства. Уж очень мне не хочется вас резать второй раз. Думаю, еще сможете подмигивать красавицам и левым, и правым глазом.
Он взял мою руку и попытался её поцеловать. Я отдернула её. Он произнес с присущей ему благодарностью:
– Я целую вас и ваши золотые руки за ваш труд и успех.
– Я вас тоже целую, – ответила без эмоций ему я, но это вырвалось автоматически, неожиданно для меня самой.
Возмутившись сказанным, я вышла из кабинета, указав в коридоре ему направление движения, пошла в другую сторону. Мне показалось, что его отношение ко мне перешло границу общения больного с его лечащим врачом. Эти отношения стали, похоже, переходить в откровенные отношения, которые могли вызвать нездоровый интерес окружающих сотрудников. Нет, я не боялась за свою репутацию, но подавать какие-то надежды этому, хоть и интересному, мужчине не было никаких оснований. Однако для себя я отметила, что отношусь к нему не с обычным безразличием, которое проявляю ко всем остальным своим пациентам.
На следующий день, осматривая его глаза, я вновь обнаружила, что состояние их ухудшилось. Я пригласила других специалистов, и мы все пришли к мнению, что больного нужно готовить к повторной операции. Однако на следующий день в больнице произошла авария с водоснабжением, и операцию пришлось отменить. Несмотря на то, что больница находилась в центре столицы, ремонтные дни длились три дня. Перед днем операции я вновь осмотрела его глаза и отметила в них улучшение.
– Я выпил с друзьями по палате, а, как известно, спирт очищает сосуды, поэтому вы сегодня и наблюдаете положительный результат, – разъяснял он случившееся.
– Вы нарушили режим. И выпили не с друзьями, а с медсестрой. Мне об этом уже доложили. Вас застукал в комнате медсестер дежурный врач, – я говорила осипшим голосом и слегка подкашливая.
– А, это тот молодой доктор, который к вам неравнодушен. Я заметил, он иногда к вам подходит сзади и пытается незаметно вас погладить. Представляю, что он мог вам наговорить. Это вы с ним потеряли голос? Говорят, где женщина теряет голос, там оставляет и честь.
– Честь у меня всегда с собой. И какое ваше дело, что и где у меня.
– У меня тоже все там же, только не знаю, в каком кармане.
– Не надо искать. Она у вас вся на вороте рубашки в губной помаде, а вы пытаетесь оправдаться. Вы действительно любвеобильный мужчина, и возраст, похоже, на вас не влияет.
– Да вы шутите, помады нет и не может быть. Я действительно выпил с ней, но только за ваше здоровье, во спасение своего, и инициатива исходила не от меня. Я не виноват, что у вас медсестры, неравнодушные к коньяку. Его ж у вас на халяву им не выдают.
– Много выпили? – с усмешкой спросила его.
– Всего три стопки, за ваши глаза, за ваши руки и за вашу душу. Теперь ваша очередь выпить за мое здоровье.
Он подал мне подарочный пакет с пачкой конфет, бутылкой шампанского и букетом больших ромашек. Я вытащила бутылку шампанского из красивой упаковки.
– О, французское. Ну ладно, я вас прощаю и благодарю.
– Это еще не всё. Вот, посмотрите.
Он подал листок бумаги. Я развернула и увидела написанное стихотворение. Оно называлось:
Врачу с любовью– Это вы написали сами? – спросила я его.
– А почему нет. Я такой же ученый, как и вы, имею свои труды. Лирика мне тоже не чужда, я её всегда любил. Хотя стихотворение написал впервые. Это от больших чувств к вам. Я вас люблю, леди грёз. Если бы мне скинуть с плеч лет десять и превратиться в дух вашего желанья, то накинул бы на вас фату и унес на своих руках в храм посвящения любви…
– Не бездарно написано, – прервала я его объяснение. – Особенно для первого раза. Что делают чувства с таким серьёзным мужчиной! И ай, и ой. Сожалею, что не могу ответить тем же. Можно его забрать? Оно мне понравилось.
– Да, конечно, это для вас и в память о моих чувствах. Я до вас не встречал женщины, красота которой заставила бы начать писать, чтобы посвятить ей стихи. Хорошо было бы, если б и у вас появились такие чувства. Я даже не о себе пекусь. Уверен, коснись очарование вас, вы бы написали не хуже. В жизни мало очарований, толкающих душу к песне или любви. Тут уж неважно, отчего вспыхнувшей: от поражения красотой, отношения или просто под инстинктом страсти. Что делается от этого чувства, не требует ни прощения, ни сожаления.
– Красиво написали и красиво говорите. Знаете, что женщины любят ушами.
– Вам бы его ещё красиво оформить и в рамку, пусть на стенке висит. Все будут вам завидовать, и даже дети, если вы его вложите в альбом с фотографиями. Я думаю, у вас немного было больных и возлюбленных, которые могли бы вам посвятить хоть несколько строк.
– В этом вы правы. Этим подарком вы вошли в мою память. Я вас, наверно, долго не забуду.