Громкая толпа, как сговорившись кинулась на графа, зная его реакцию на слова такого рода, он был пьян но сила бушевавшая в нём, рвала цепкие оковы совместных действий, его гнев пугал, даря ему дополнительные очки. Объект агрессии насильно увели, отправив поскорее домой, приставив охрану, в размере несколько человек, дабы предотвратить повтор активных действий. Такого характера, был практически каждый вечер позитивно начатый, но негативно подытоженный рукоприкладством, и всегда всё начиналось с какой-нибудь безобидной шутки, обращённой к графу Монтескьери. Его было очень сложно понять, считалось, вне гласным запретом, покорять его слуху юмор, косаемый семьи и смутного прошлого, нависшего плахой над обнажённой шеей.
Апартаменты медленно пустели, звуки тишины начали подавлять умирающие фрагменты уходящего бурного мероприятия, отголоски веселья меняла потускневшая, серая, полная грусти ночная атмосфера тоски. Несмелая луна, затаилась за одной из башен, и выжидающе ждала, глядя на метания строптивого графа, который поддался её влиянию, и то и дело бросал взгляды в холодное небо, полное свободных надежд. Им играли последние слова Дональда Паркеда, они, комкая душу, заставляли задуматься, и заново пережить, те конфликты, неоднократно порождаемые каверзными вопросами и намёками дотошного офицера, который, тем самым пытался наладить душевные переживания, вывести на чистую воду, вызвать на откровения, попытки которого заканчивались подобными, полными агрессии инцидентами.
Дериану, чужда была мысль беспокойства о дочери, а если точнее, он не понимал смысла, трепетать и боготворить своё чадо, как делал это, его брат Лансере, сумасшедше влюблённый в заботы о близких. Железная логика твердила, к чему беспокойство, если ребёнок рядом, если рядом любящая мать, а он – глава семейства, противоречиво забывший, о своих прямых обязанностях. А Аделия тянулась к нему, пускай, не получая желаемого в ответ. Она трепетно любила его не взирая на грубый нрав, она не показывала этого, просто рисовала на лице апатичное безразличие. И страх не рождался в её глазах, как бы естественно это не казалось, в данных ситуациях. Он был её отцом, пускай таким, главное, что он был, а остальное не столь важно.
Время перевалило за полночь. Пытаясь спрятаться от гнетущих мыслей, граф Монтескьери устроившийся на полу, под рядами книжных полок, продолжал преданно смотреть на ночное светило, копаясь в тайниках своей памяти. Он покорно чередовал всевозможные напитки, одурманивая и без того опьянённую голову. Именно сегодня, как никогда раньше, он начал задумываться о своей семье, ему стало страшно, что в очередной раз, он жестоко оскорбил настоящего, верного человека, который силой открывает ему глаза, а он, такой подлец, сопротивляется. И чем его деятельность и строгий контроль над трудящимся классом крестьян и фабричных рабочих, может помешать тёплому семейному развитию отношений? Разве работа и строгое выполнение обязательств, можно ставить выше семейного счастья и благополучия? Получается, что да, материализовывать в жизнь задумки и планы, обращённые к росту стабильности во всех затрагиваемых им сферах деятельности, но падать в глазах родных людей, опускаясь до самой низкой отметки уважения и любви.
Дериан, не единственный, кто встречал эту ночь без сна. Обеспокоенная происшедшим Аделия, озадаченно бродила по коридорам замка, она всегда сильно переживала, за каждую подобную выходку отца, и ей было нестерпимо обидно, что исправляться он не спешит. Уже вторые сутки, никак не удавалось ей заснуть, истощённая томлениями о происходящем, она изводила себя, прекрасно понимая, что всё это, больше чем бессмысленно и напрасно. Спускаясь по парадной лестнице, она несколько раз останавливалась на длительный промежуток времени, обдумывая всё наперёд, каждый шаг, приближающий её к отцовским апартаментам. Было действительно страшно, сердце выбивало барабанную дробь, нет, становилось жутко от мысли, что слова не найдут себе применения, и предательски замрут на губах. Пройдя обширную гостиную, несколько бесполезных и просторных залов, остановилась в стенах картинной галереи, насчитывающей, десятки сотен всевозможных полотен – портретов и эскизов. Жизнь замерла в этих трагикомических лицах, навечно, навсегда, витая в воздухе тёплым дыханьем. Напитав себя положительной энергетикой, и крепкой уверенностью, проскользнула мимо лоджии, дверь которой была открыта, и ночной, прохладный ветер, неприятным свистом пел в распахнутых объятьях, каменного дьявола, искусной ручной работы. Аделия вздрогнула, увидев бесцельно бьющуюся о белоснежные, резные стены, чёрную летучую мышь, контрасты играли в воображении, фантазии дорисовывали жуткие картины, и, ускорив шаг, она поспешила дальше.
– Не меня ли пришла навестить? – раздался знакомый грубый голос, пронзая насквозь тишину и мрак полупустого помещения.
Аделия повторно вздрогнула, всматриваясь, в приближающийся к ней силуэт. Слегка покачиваясь, напротив неё остановился бледный, с лёгкой синевой под глазами, граф Монтескьери. Как он был жалок и мерзок, с какой силой, разило от него немалым выпитым, испарилось, то величие и могущество, в каждой черте его строго, выточенного, словно из камня лица, тот великий граф умер, осталось лишь обкраденное пороком существо, сломанное и безжизненное. Его длинные пепельные волосы были растрёпаны, пронзительные, светло-зелёные глаза так же, как и прежде, искрили кошачьим блеском, источая болезненное равнодушие. Он ехидно поморщил свой высокий лоб и, изобразив иронию на тонких губах, повторно спросил:
– А-а-а что будет угодно Вам, юная мисс?
Граф опёрся рукой о стену, и медленно поплёлся обратно, в свой тихий мирок, иногда разбавляемый шумом и суетой.
–Пойдём, что мы как не родные – он, приложив не малое усилие, отворил тяжёлую дверь, та с трудом поддалась, чиркнув о горлышко бутылки глядевшее из кармана. Раздался звон разбитого вдребезги стекла, затем недовольный рёв – Чертовская сила, что бы тебя… – продублировав свою усмешку, он аккуратно перешагнул осколки и разлитое вино, кивая Аделии, что бы она следовала за ним.
– Я внимательно слушаю тебя – воскликнул он, садясь в кресло – чем могу быть угоден, в столь поздний час?
Аделия потупившись, опустила глаза, её ожидания не обманули, слова растаяли на губах, а мысли предлагали, лишь глупый набор, полных смелости фраз.
– Аделия, не могу понять твоего молчания? К чему эта встреча? – осыпал вопросами, растерянное чадо граф – чего ты от меня хочешь, может, объяснишь всё-таки?
Не дождавшись ответа, он, резко встал, направившись к столу. Небрежно выбрал из шкатулки несколько сигар, одну из которых, блаженно закурил, оставшиеся бросил в карман. Устремил ищущий взгляд на груду пустых бутылок, смутился, и тихо прошептал:
– И это всё? Странно…
– Нет, не всё отец – как можно тише сказала графиня, поднимая с пола объект поисков, закатившийся под стул.
Он удивлённо вскинул брови, и поспешно подошёл к Аделии. Ловко вынул из её рук вино, и озадаченно заметался, погрузившись в очередные поиски. Наконец, увенчанный успехом, он шустро наполнил два хрустальных фужера, один из которых, протянул потерянной Аделии. Отрицательно покачав головой, она отшатнулась назад.
– Ну что же ты так, я конечно не настаиваю! Вино продукт жизни и молодости! Один фужер за здравие, последующие… а вот это уже слабость…
Аделия скромно улыбнувшись, приняла отцовский дар. Сделав несколько внушительных глотов, почувствовала лёгкую слабость, решив, что этого недостаточно, осушила дно фужера. Лёгкая волна онемения сковала ноги, ей захотелось сесть, но они слабо слушались. Заметив, происходящее с дочерью, граф поспешно обнял её и проводил к дивану.