* * *
Следующим вечером обычного для последнего месяца приглашения директора на чашечку чая Серёжа не дождался. А когда, уходя, сунулся к кабинету директора, и, собираясь постучать, услышал стук костей, восклицания Разума Петровича и несколько надменный бубнёж Вовы. Серёжа нахмурился, повесил понуро голову и пошёл домой.
День завершался духотой. Температура неожиданно, вопреки всем прогнозам скакнула в обед выше рекордной отметки и теперь нехотя опускалась к ночи.
И в новый день ещё один жаркий рекорд не устоял.
С утра разлилось жёлтое марево по небу, а солнце начало плавить асфальт и граждан. В метро ещё держалась умеренная температура, а на поверхности люди обильно потели, шумно отдувались и спешили спрятаться под кондиционеры.
Серёжа ощутил навалившуюся жару ещё ночью, ворочаясь в ставшей сразу неуютной постели. Утром обеспокоил матушку плохим аппетитом и, не доев завтрак, убежал на работу. Там царило возбуждение, как всегда в преддверии метеорекордов. Температура шла на взлёт, перешагнув тридцатиградусную отметку уже в двенадцать часов дня.
В обед Серёжа заметил прошмыгнувшего в коридоре Разума Петровича, кинулся за ним и успел пролезть в закрывающуюся дверь.
– А, Серёжа, – кисло улыбнулся директор. – Чего тебе? – И сразу сделался очень занятой, начал перебирать какие-то бумажки.
– Разум Петрович, в чём дело? – Серёжа был настроен решительно.
– Ты о чём? – рассеяно спросил Разум Петрович.
– Почему сегодня опять жара?
Разум Петрович отвлёкся от бумаг, погладил задумчиво бакенбард.
– Блокирующий антициклон, ничего не попишешь, – развёл он руками и добавил скороговоркой: – Теперь надолго. Ещё и не один рекорд будет.
Серёжа очки снял и протёр краем рубашки. Надел обратно.
– Как же так, Разум Петрович? И вы ничего не сделаете?
Тут из Разума Петровича стержень словно вынули, он плюхнулся бескостной грудой в кресло. Бумаги из его рук рассыпались по полу.
– Сделаю, Серёжа, сделаю. Ещё и не такое, судя по всему, сделаю. – Он посмотрел с тоской на Серёжу.
Тот, мало что понимая, присел рядом.
– Понимаешь ли, в чём дело… – словно отвечая на Серёжино недоумение, начал исповедоваться Разум Петрович. – Я в домино не могу не играть. Ну, вроде, как побочный эффект моего, гм, дара. И, если выиграю, то и ладно, то и всё нормально. А вот если проиграю… Короче говоря, друг твой шарообразный мастером игры оказался. Обштопал меня десять раз подряд… и всё. – Понуро покивал Разум Петрович.
– Что – всё?
– В его власти я теперь. В полной. А он, то ли с приветом, то ли комплексы какие прорвались – возомнил себя властелином мира. Планы у него… ты бы слышал. Так что скоро мы пожаров хлебнём. Я ему прогнозов на месяц задолжал.
– Вы ещё и в долг играли? – ужаснулся Серёжа.
– Что поделаешь… Я ж говорю – не властен над Игрой. Она надо мной – да, а я – нет…
Серёжа снова взялся за очки.
– А если вы его обыграете, то он на вас влияние не будет иметь?
Разум Петрович поднял глаза и грустно улыбнулся.
– Не обыграю, Серёж. У него – дар…
* * *
Серые стыдливые ночи не приносили облегчения. Граждане раскупили вентиляторы, кондицонерщики ломили пятикратные цены, а на установку выстроились очереди чуть ли не до зимы.
Пожары не заставили себя ждать. Сначала потянуло лёгким ароматом, потом закашляли аллергики, а вскоре уже и полуденное солнце превратилось в матовый шар на грязном, желтоватом столичном небе.
Жители закрывали окна мокрыми простынями, ходили в респираторах и переполняли городские пляжи уже и по будням.
Пожарные сбивались с ног на торфяниках, безуспешно пытаясь залить расползавшийся под землёй огонь. Поездки даже по федеральным трассам на восток, юго-восток и северо-запад от столицы превратились в адское испытание.
Вова Ляхов словно жирел от всех этих несчастий. Переполнившись самомнением, он дерзил не только Разуму Петровичу, который в его присутствии становился похожим на побитого старого пса, но и самому Гельфанду, первому заму директора, настоящему начальнику метеостанции. Гельфанд в изумлении открывал беззвучно рот, но терпел выскочку, потому что этот молодой да наглый, толстый и надменный Ляхов раз за разом предсказывал новые рекорды, оправдывающиеся с точностью до десятых градуса.
Серёжа, проходя мимо кабинета директора, частенько слышал оттуда стук костей. Сжимал кулаки и убегал к себе, где крутил колесо «мышки» и перебирал бесчисленное количество материалов в интернете по запросу «дар».
Несколько раз он врывался в кабинет, разбрасывал кости, прятал всю коробку, но натыкался на еле слышное шептание Разума Петровича «Это бесполезно… Игра меня всё равно найдёт» и наглую ухмылку Вовы.
Серёжа мучился в своём закутке, крутя синоптические карты и так, эдак. Засматривал до дыр и зарубежные компьютерные модели, и адаптированные отечественные. Везде над Европейской частью России стоял «Блокирующий антициклон», недвижимый, нерушимый и обтекаемый благодатными дождями и прохладой по северу и крайнему югу. Температура регулярно подбиралась почти к сорока градусам, город был выжжен и расплавлен, народ изнывал, энергоснабжение работало на пределе, в воздухе витала лёгкая паника и перспектива подачи воды по часам.
Когда перевернули календари на август, и забрезжила надежда на скорое ослабление этой гнетущей жары под слабеющим к осени солнцем, Серёжа не выдержал. Он дождался, когда вечером из кабинета директора выкатился лоснящийся Ляхов и схватил его за грудки.
– Ты, сволочь! Прекращай! – взвизгнул Серёжа.
Вова поглядел на однокашника удивлённо и брезгливо отцепил его руки от своей рубашки.
– Не могу, Серёженька. Душа не велит. Надо народишко наказать как следует. – Он почистил пухлыми пальцами свои плечи от невидимых пылинок.
Серёжа глотал воздух ртом, как рыба.
– За что… За что наказывать? Ты что…
– О… – Воздел глаза к потолку, всё лицо туда обратив, Вова. – Там знаешь, сколько…
Серёжа кинулся пихать толстую тушу, молотить по непробиваемой жирной груди своими хилыми кулаками.
– Э, ты прекращай. – Одной левой отодвинул его от себя Вова. – Не бузи.
И Серёжа, подрагивая всем телом, поплёлся на выход. А за дверью, в своём кабинете постаревший, сильно сдавший за последние недели Разум Петрович рисовал красные границы антициклона. Из последних сил, с перекорёженным лицом он выводил контуры, не в силах перечить садистской воле Ляхова.
* * *
Серёжа глядел на горизонт уже час. Ни в каких прогнозах этого не было, у всех держалась адская жара вплоть до самых дальних «хвостов» в модельных графиках. Не было этой иссиня-чёрной тучи, заслонившей полнеба.
К жаре не то, что привыкли. Смирились. Выживали.
С утра сразу под душ, пока есть вода, и, не вытираясь, на балкон. А там не жёлтой мглой небосвод прикрыт, а темнота навалилась. Духота нестерпимая, дым отринулся в сторону, открыв пространство.
С двенадцатого этажа, в окружении низкорослых хрущёб город просматривался до горизонта. С юга и запада, заслонив весь край неба нависла чернота. Такой черноты Серёжа не видел даже на картинках. Зарницы мелькали пока нестройно, белыми нитками дёргалась то тут, то там, не рождая грохота.
Всё замерло в городе и вокруг. Тишиной оглушало, и казалось, бескрайняя туча не приближается.
Началось всё сразу. Обрушился шквал, согнулись, ломаясь, деревья, полетел мусор. Сверкнуло, грохнуло, а потом, оглушая и ослепляя, разряды пошли один за другим, сливаясь в единый адский грохот. Стало темно, как ночью.
– Мам, закрывай всё! – крикнул Серёжа, понимая, что на работу он сегодня опоздает.
Они закупорились в душной и прогретой квартире и сквозь заливаемые стёкла смотрели на буйство стихии.
Шторм трепал Москву почти полдня, исхлестав её небывалым ливнем, ветром и градом. Попадали деревья и рекламные щиты, затопило улицы и сорвало крыши. Кругом орали сигнализацией машины, хрустели по ногами осколки.