– Пойдем. К нам привезли очередную посылку на тот свет. Пошли.
– Ага, сейчас.
«А где… Егорушка», – хотел спросить я, но не успел. Из-за спины Федора выплыла его сальная слащавая морда.
– Что, Федор, в нашем хранилище прибыло?
– А, и ты здесь? Так домой и не ушел?
– Как видишь. Кого в этот раз привезли, ты не в курсе?
Егорушка был какой-то взвинченный, мне показалось, даже имел виноватый, смущенный вид, как если бы его застукала мама за занятием онанизмом в спешке оставленной, незакрытой ванной комнате. Интересно, чем это он тут занимался, пока я дрых? К тому же опять, скорее всего, непроизвольно теребил свои половые органы. Фу, фу, фу. Ну и тип. Но тут Федя ответил на вопрос, и я забыл обо всех своих подозрениях.
– Ребенка привезли, мальчика. Я уже сходил, посмотрел, жуть. Ребята сказали: забили насмерть.
Глава 5
Прогуливаясь на следующий день по парку, я размышлял, и мои мысли принимали все более решительный характер. Если эти путешествия в последние часы жизни жертв насильственных преступлений будут продолжаться и дальше, я так долго не выдержу. Придется мне все же уволиться. Нормально спать днем я не могу: то забытье, в которое я впадаю каждое утро после ночной смены, сном назвать язык как-то не поворачивается. Ночью перед сменой меня мучают кошмары, навеянные предыдущими моими видениями. Ну а на работе меня уже ждут покойнички, жаждущие излить мне мрачные тайны своей жизни и смерти. Нет, спасибо, если за следующую неделю всё не придёт в норму, я плюну и заново начну поиск работы.
Следующим вечером, собираясь на работу и кладя в сумку уже ставшие для меня обычными вещи – планшет, термос, бутерброды, форму, я поймал себя на мысли, что мне опять хочется выпить. Заглушить чересчур яркие для меня впечатления от моей проклятой работы. Я застыл над раскрытой сумкой, раздумывая, а не взять ли с собой пару банок пива или, еще лучше, чекушку водки. Если пить каждую смену, так и спиться можно запросто. Последняя мысль меня остановила, и, вместо того чтобы пойти к холодильнику и достать из него запотевший пузырь с вожделенной алкогольной отравой, я застегнул молнию сумки и отправился на работу.
Шел третий час моего дежурства, когда я заметил по монитору наружной видеокамеры, как около дверей морга ходит девушка. Она то подходила к дверям, то исчезала в темной зоне, то снова возвращалась. Наконец, решившись, поднялась по трем ступенькам крыльца и взялась за ручку двери. Центральные двери на ночь мной запирались, и поэтому я очень удивился, когда раздался характерный скрип давно не смазанных петель. Не на шутку забеспокоившись, я вышел со своего места и двинулся по коридору навстречу неожиданной ночной гостье. Девушка от силы достигла той поры, в народе называемой подростковым половым созреванием. На вид я мог дать ей лет пятнадцать-шестнадцать, юный цветок, чей бутон еще не до конца раскрылся. Коротко подстриженная под мальчика, с очаровательными, огромными, завораживающими своим постоянно переливающимся блеском зелеными глазищами, будто наполненными солнечными искрами. Кожа лица своей гладкой поверхностью свободно могла посоперничать с гладью спокойного горного озера. За нежно-коралловыми губами скрывались идеально ровные белые зубки. Отличительные знаки женской фигуры еще не до конца оформились, но уже сейчас можно было понять: созрев, эти формы сведут с ума ни одного мужчину. Девушка была одета ярко, почти по-детски, в ее одежде преобладали розово-желтые тона. Ее ноги были обуты в розовые кеды, усыпанные стразами. Юбка желтого платья оставляла открытыми колени, кожу ног охраняли телесного цвета колготки, а ее плечи прикрывала короткая джинсовая куртка, почти доходившая до осиной талии. Косметикой она либо не пользовалась, либо сегодня решила от нее отказаться. И дополняла образ девушки бижутерия. Множество колечек, сережек, а на шее поверх платья на тонкой золотой цепочке висела перевернутая серебряная пятиконечная звезда. Я хорошо видел – девушку что-то волновало, она заметно нервничала, и выражение глаз такое грустное-грустное.
– Что вы здесь забыли, девушка, в этом далеком от веселья месте, да еще ночью? – подойдя к ней, начал я разговор. Подспудно я хотел ей понравиться и поэтому задал вопрос в несколько шутливом тоне.
– Вы могли бы мне помочь? – неуверенно начала она. – Правда, я не уверена, сможете ли вы.
– Так в чем суть? Не стесняйтесь, выкладывайте.
– Меня зовут Вика, я заблудилась. Где я, а?
Вот хрень, может, она таблеток наглоталась, вон глаза какие.
– То есть, как это заблудилась? Вы что, не знаете, где находитесь?
– Я помню, пришла домой (только вот откуда?), прошла в свою комнату. Папы дома не было. Мне стало очень плохо, закружилась голова. Я села на диван, и вот я уже здесь. Странно, правда? И у меня с собой ни телефона, ни денег. Можно я от вас позвоню?
– Да, пойдемте, я вам свой телефон дам. А вы вообще ничего не помните? Даже не подозреваете, где вы?
Мы шли к посту, и она, смешно повернув ко мне голову, остановилась. В интонации задаваемых мною вопросов Вика уловила скрытую подсказку и поэтому еще раз переспросила:
– Где я?
– Только не надо бояться, вы в морге, моя юная леди.
Ее лицо вздрогнуло, как от пощечины, и глаза сделались еще больше, хотя мне с трудом удалось бы представить это еще минуту назад. Она проглотила ставший непрожеванным куском комок в горле и как бы про себя прошептала:
– О господи. Это многое объясняет, – и, уже обращаясь ко мне, попросила: – Какой ужас… я хочу, чтобы папа меня быстрее отсюда забрал.
К этому времени мы уже подошли к посту охраны, я перегнулся через раму окна будки и достал свой сотовый телефон.
– Вы помните его телефон? – спросил я, протягивая Вике трубку.
– Конечно помню, – произнесла она сквозь подступавший туман слез.
Ну вот, только этого не хватало. Еще минута – и мне придется утешать эту девушку, при помощи слез стремительно превращающуюся в маленького ребенка. Уж скорее бы за ней приехал её папаша. Но, к моему удивлению, влага лишь блеснула бриллиантовой росой на ее ресницах, после чего Вика подавила в себе желание разреветься. Она протянула свою ладошку, и, когда ее пальцы коснулись моих, в моей голове взорвалась красная бомба. Единственной мыслью, пронесшейся черным метеором по моему раскаленному до полыхающей белой красноты полотну сознания, стало: «Пиз*ец! Это началось снова!»
– Что ты переживаешь? Подумаешь, со всеми это случается, – говорил молодой симпатичный парень лет семнадцати. Подтянутый, без грамма лишнего жира, высокий брюнет. Широкий лоб, черные жгучие глаза, по-настоящему мужской, большой красиво очерченный рот. Самовлюбленный эгоист, с детских лет привыкший получать всё, что взбредет в голову. – В конце концов, беременность не чума, пройдет – и не заметишь, – произнеся последние слова, он ухмыльнулся.
– Леша, я боюсь. Если папа узнает, он меня убьет, – опустив голову, сказала Вика.
– Сама виновата, предохраняться надо было.
– Что ты такое несешь? Ты ведь у меня первый.
– Не знаю, это ты теперь так говоришь. Извини, верить на слово я не привык.
– Я не знаю, куда мне обращаться. В больницу меня, наверное, не возьмут, мне только пятнадцать, да и денег нет.
– Ага, вот мы и подошли к самому главному. Тебе от меня только деньги нужны, да?
– Лешенька, ты же мужчина, придумай что-нибудь! – воскликнула Вика. Так как разговор происходил в уличном кафе около метро в семь часов вечера, народу там гудело предостаточно. Многие из них, услышав девичий вскрик, обернулись и стали смотреть на молодую парочку.
– Не кричи. На тебя люди внимание уже обращают.
– Извини.
– И по поводу мужчины тоже не надо меня разводить. Короче, денег у меня нет, и свою проблему решай сама.