Не без труда овладев собой, я осадил свою лошадь, которая рвалась вперед, и нечаянно повернул слишком круто. Сципион подумал, что я собираюсь возвратиться в Бринджерс.
— Неужели масса хочет уехать и ни минутки не отдохнет у нас? Мисса Жени нет дома, но Рора — она осталась. Рора даст масса стакан кларета, а старый Зип приготовит прохладительное питье. Сегодня очень-очень жарко! Ух-х!
— Твоя правда, Сципион, — сказал я, делая вид, что сдаюсь на его уговоры. — Сведи мою лошадь на конюшню, я немного отдохну.
И, сойдя с лошади, я отдал поводья Сципиону, а сам прошел в ворота.
От ворот до дома было шагов сто, если идти по широкой аллее, ведущей прямо к подъезду. Но были еще две боковые дорожки, которые вились между кустарниками и небольшими деревьями — лаврами, миртами и апельсинами. Того, кто шел по одной из этих дорожек, нельзя было увидеть из дома, пока он не подойдет вплотную к окнам. Обе дорожки, минуя главный вход, вели к низкой веранде. Поднявшись на нее но нескольким ступенькам, вы могли войти прямо в дом, ибо окна, как это принято у креолов, доходили до самого пола.
Войдя в ворота, я свернул на одну из этих боковых дорожек н не спеша направился к дому. Я выбрал более длинный путь и шел медленно, чтобы успеть справиться с волнением. Я слышал громкие удары своего сердца, и мне казалось, что, торопясь к желанной цели, они обгоняют мои шаги. Наверно, я лучше владел бы собой даже под дулом пистолета.
Долгое ожидание этой встречи, непредвиденная удача, предвкушение великого счастья — свидания наедине с той, кого я любил, — все это привело в смятение мои чувства. Неудивительно, что я немного потерял голову.
Сейчас я увижусь с Авророй наедине, и только любовь будет нашим свидетелем. Я выскажу ей все свободно, без помех. Услышу ее голос, ее нежные признания... Я обниму ее и прижму к своей груди! Я буду пить слезы с ее глаз, целовать ее румяные щеки, ее коралловые губы! Я буду говорить и слушать слова любви! О, я упьюсь этими сладостными минутами!
Меня ожидало безграничное счастье. Неудивительно, что я был глубоко взволнован и тщетно пытался усмирить свои чувства.
Я подошел к дому сбоку и поднялся на веранду. Ее устилали циновки из морской травы, и я в своих легких башмаках двигался по ней почти неслышно. Я приближался к гостиной; ее два больших окна доходили, как я говорил, до самого пола.
Я поравнялся с одним из них, но тут что-то заставило меня остановиться. В гостиной слышались голоса, и я сразу узнал голос Авроры.
«»Она с кем-то разговаривает. С кем же? С маленькой Хлоей? Или с ее матерью? А может, с кем-нибудь из слуг?'' Я прислушался.
«»О Боже! Это говорит мужчина!.. Но кто же? Сципион? Нет, Сципион не мог еще вернуться из конюшни. Это не он. Кто-нибудь из слуг? Жюль — дровосек? Батист — рассыльный? Нет, говорит не негр. Это голос белого человека. Неужели надсмотрщик?'' Когда эта мысль мелькнула у меня в голове, я почувствовал словно укол в сердце; это была не ревность, но что-то похожее на нее. Скорее возмущение, чем ревность. Пока я ведь еще не услышал ничего такого, что могло бы вызвать у меня ревность. То, что он подле нее и разговаривает с ней, — еще не повод для ревности.
««Вот как, мой прыткий «»погоняла'', — подумал я, — твое увлечение маленькой Хлоей уже прошло! И неудивительно. Кто будет заглядываться на звезды, когда на небе светит полная луна? Хоть ты и грубый скот, однако не слепой. Я вижу, ты тоже не зеваешь и ждешь удобного случая прийти в гостиную''.
Но — тсс...
Я снова прислушался. Сначала я остановился из деликатности, не желая внезапно появляться перед открытым окном, через которое было видно все, что делается в комнате.