Глава 1
Гроза накрыла Москву внезапно. Только что небо было чистым и безоблачным, как вдруг, в одночасье, все почернело, и на город налетела низкая растрепанная туча. Ветер единым нервным порывом прижал к земле не только траву и мелкий кустарник, но и небольшие деревья. Потом все стихло, и вдруг сияющая молния распорола огромную тяжелую тучу от горизонта до горизонта, ударил небывалой силы гром, и тотчас в землю, как стеклянные стрелы, вонзились тугие струи ливня. Все живое, способное передвигаться, бросилось под защиту рукотворных и естественных укрытий. Растения, которым некуда было деться от разгула буйной стихии, какое-то время еще пытались ерепениться, но вскоре покорились небесным водам и безвольно склонились к земле, мокрые и поникшие.
Ливень бурно пузырился в тотчас появившихся лужах, освобождая небо от своей непомерной тяжести. Небо теряло мрачную силу, делалось выше, светлее, так что начало казаться, что вот-вот все кончится. Однако опять ударил страшной силы гром небесный, жестяной бочкой покатился над крепостью и городом, потом еще долго ворчал далекими раскатами. И новые потоки вод пали на не успевающую их принимать землю.
Между деревянными кремлевскими тротуарами кипели мусорные водные струи, стремительно стекая по естественным уклонам вниз, к могучим кирпичным стенам. Казалось, теперь этому не будет конца, но неожиданно в образовавшуюся в черной пелене прореху выглянуло солнце, и все вокруг вспыхнуло, заблестело, и небо загорелось двойной радугой.
- Хорошо-то как! - радостно воскликнул молодой московский царь, вошедший в историю под смутным именем Лжедмитрий I. - Люблю грозу и хорошую брань, - добавил он, отходя, пьяно покачиваясь, от открытого настежь окна. - А ты, окольничий, любишь грозы?
- Нет, не люблю, - ответил я, - они слишком опасны. У вас в Польше уже начали делать громоотводы?
- Чего делать? - не понял он вопроса.
- Громоотводы, - вяло повторил я. - Это такие железные штыри, по которым молнии уходят в землю.
- Первый раз о таком слышу. Как это гром и молния могут уйти в землю?
- Могут, - не вдаваясь в подробности, ответил я, пытаясь сквозь винные пары вспомнить, когда появились первые громоотводы.
- Объясни, - попросил Лжедмитрий.
Я сосредоточился, старясь не растерять остатки твердой памяти:
- Был такой человек по имени Франклин, - наконец ответил я, припомнив, кто изобрел громоотвод, - это он первым заметил, что молния может спускаться по железному пруту в землю.
- Почему я о нем ничего не знаю? - удивился широко образованный государь.
- Он жил давно, лет двести-триста назад, - объяснил я, не вдаваясь в подробности, от какого века считаю, от двадцать первого или семнадцатого.
- Этот Франк, из какой стороны? - продолжил приставать Лжедмитрий. - Из Парижской?
- Нет, он американец, - честно сознался я.
- Это где такая земля? - опять вскинулся любознательный монарх.
- Америка малоизвестная страна, там сейчас живут одни индейцы, - продолжил я нести пьяный бред. Выпили мы с государем уже столько, что вполне можно было переходить к выяснению, кто кого больше уважает, а не разбираться с физическими процессами и географией. - Ты мне лучше скажи, почему о тебе ходят разговоры, что ты в детстве птичкам глазки выкалывал?
- Бориска оговорил, - легко переключился он с американской на отечественную историю, - никаким птичкам я ничего не выкалывал. Годунов сам сволочь и вор, приказал меня зарезать, только ничего у него получилось. Битяговских подослал! Вот тебе, - добавил он, показав кукиш, не покойному Борису Годунову, а почему-то мне. - Вот ты кто? Окольничий?
- Ну, - подтвердил я.
- А почему тогда не наливаешь?
- Потому что я не стольник и не кравчий, к тому же мы уже и так слишком много выпили, - благоразумно заметил я.
- Водки много не бывает, - изрек вечную русскую истину польский ставленник на русском престоле. - Давай еще по немного.
- Ты еще скажи по граммулечке.
- Опять начинаешь заговариваться? - строго спросил монарх. - Тебе русский царь говорит: наливай, значит наливай!
- Ладно, только это последняя, а то ты не от яда помрешь, а от пьянства. Я и так тебя, считай, с того света вытащил…
То, что нового русского царя попытались отравить, я почти не сомневался. Скорее всего, это за завтраком ему намешали в еду какой-то дряни. Когда я утром явился во дворец, Дмитрий был здоров и весел, а потом его так скрутило, что было страшно смотреть: лицо и тело пошли пятнами, начались желудочные колики, и поднялась высокая температура. Я полдня отпаивал его молоком, а потом применил свою экстрасенсорику. К вечеру он пришел в себя настолько, что решил отпраздновать выздоровление. Чем мы с ним в данный момент и занимались.
- Хороший ты парень, Алексей, - сказал царь, когда мы, наконец, по его царскому указу, снова выпили, - только понять я тебя не могу. Какой-то ты такой, - он покрутил пальцем возле виска, - не то что-бы юродивый, но и не нормальный. У вас что, на украинах все такие?
- Исключительно, - на нормальном старорусском языке подтвердил я. - Аще кому хотяще. Ты мне, кстати, тоже нравишься, хоть ты и царь. Второго царя встречаю, с которым не зазорно выпить…
- Тогда давай выпьем за дружбу!
- Давай, - с вздохом согласился я, - только это будет совсем последний раз!
Мы опять выпили по чарке царской самогонки, настоянной на березовых почках.
- У вас в Польше курное вино гонят или вина пьют? - задал я вполне невинный вопрос, но Лжедмитрию он очень не понравился.
- Ты чего ко мне с той Польшей привязался? - строго спросил он. - Я законный русский царь, а не какой-то там польский король! Я хороший царь?
- Пока хороший, - подтвердил я. Действительно, взойдя на престол, Лжедмитрий начал не с завинчивания гаек, а с амнистии и реформ. Он возвратил свободу, чины не только Нагим, своим мнимым родственникам, но и всем опальным Борисова времени. Страдальца Михаила Нагого, за "небрежение" царевича и за самовольную расправу с его убийцами Битяговскими со товарищи, заключенного Борисом Годуновым в темницу и отсидевшего невинно около четырнадцати лет, пожаловал в сан великого конюшего. Брата его и трех племянников, Ивана Никитича Романова, двух Шереметевых, двух князей Голицыных, Долгорукого, Татева, Куракина и Кашина в назначил в бояре. Других страдальцев и меня в том числе, в окольничие. Князя Василия Голицына назвал великим дворецким, Вельского великим оружничим, князя Михаила Скопина-Шуйского великим мечником, князя Лыкова-Оболенского великим крайчим, Гаврилу Григорьевича Пушкина великим сокольничим, дьяка Сутупова великим секретарем и печатником, думного дьяка Афанасия Власьева секретарем великим и надворным подскарбием, или казначеем, - то есть, кроме новых чинов, первый ввел в России наименования иноязычные, заимствованные от поляков.
Угодив всей России милостями к невинным жертвам Борисова Годунова, Лжедмитрий старался угодить ей и благодеяниями: удвоил жалованье сановникам и войску; велел заплатить все казенные долги времен Ивана Грозного, отменил многие торговые и судные пошлины; строго запретил всякое мздоимство и наказал многих бессовестных судей; объявил, что в каждую среду и субботу будет сам принимать челобитные от жалобщиков на Красном крыльце. Он издал также закон о крестьянах и холопах: указал всех беглых возвратить их вотчинникам и помещикам, кроме тех, которые ушли во время голода, бывшего в царствование Бориса Годунова; объявил свободными слуг, лишенных воли насилием и без крепостей внесенных в Государственные книги. Чтобы показать доверие подданным, Лжедмитрий отпустил своих иноземных телохранителей и всех поляков, помогавших ему взойти на трон, дав каждому из них в награду за верную службу по сорок злотых, деньгами и мехами. Правда, те хотели большего, не выезжали из Москвы, жаловались и пьянствовали!
- То-то, что хороший, - удовлетворенно сказал царь, - погоди, еще не то будет! Я всех приказных отправлю учиться в Европу, выведу мздоимство, и тогда на Руси наступит мир и благоденствие!
- Ага, размечтался, - ехидно сказал я, - до чего же вы русские цари наивные, сидите за Кремлевской стеной и все мечтаете о народном благоденствии. Знаешь, кто ты? - спросил я, уже с трудом различая черты собутыльника. - Ты типичный кремлевский мечтатель!
Лжедмитрий Герберта Уэллса "Россия во мгле" не читал, меня не понял, но обиделся:
- Значит, мне ты не веришь? А хочешь, я тебя боярином сделаю?
- На фига мне это надо? - безо всякого почтения спросил я. - Мне и титул окольничего не нужен. Жил я себе просто и еще проживу. Пойдем-ка, государь, спать, утро вечера мудренее.
- Не хочу спать, расскажи-ка мне лучше про свою украину.
- Что про нее рассказывать? - ответил я и невольно начал вспоминать, как всего год назад жил себе спокойно в столице Российской Федерации, имел ванную и теплый клозет, шарашился в Интернете, смотрел по телевизору новости и бесконечные сериалы и знать не знал ни о каких царях и, тем более, боярах. Потом разошелся с женой и с горя отправился на машине прокатиться по Руси Великой. Тогда-то я и попал в заброшенную деревню с единственной жительницей, странной женщиной по имени Марфа Оковна. На первый взгляд была она обычной крестьянкой, но когда мы ближе познакомились, оказалось, что ей ни много, ни мало, а целых триста лет. Вот она-то заслала меня, дай ей бог здоровья, в далекое прошлое…
- У нас на родине все совсем по-другому, чем здесь у вас, - твердо сказал я царю. - Народ у нас красивый, вольный и сплошь грамотный.
- Врешь! - перебил меня он. - Быть такого не может, на всей Руси такого места нет и быть не может! Я ее всю пешком прошел из конца в конец!