Домой приползала, как и отец, только поспать, падала в кровать трупиком, а просыпавшийся ранним утром Кирюшка самостоятельно выбирался из кроватки, писал на горшок и залезал к маме под бочок, так они и досыпали еще часик-полтора. И это было единственное время в сутках, когда Дина могла пообнимать, расцеловать сыночка и побыть с ним хоть чуть-чуть, никуда не убегая и не опаздывая.
Так и жили. Перед самыми выпускными экзаменами Дины в колледже умерла бабуля Васюля. Последние три месяца она уже лежала, не вставала, обессиленная старческой немощью и болезнями. А ушла тихо, мирно, как и дед Павел – во сне.
– Благословил Господь, пожалел, – сказала про ее тихую смерть бабушка Лида, когда нашла ее утром, уже холодную, с застывшей улыбкой на губах, и заплакала.
После окончания колледжа пути подружек разошлись – Ася поступила в мединститут, как и мечтала, и продолжила учебу. А Дина поступать не спешила – захотелось ей отдохнуть хоть годик от напряженной жизни, нормально общаться с ребенком и проводить с ним хоть сколько-то времени, а то вон ему уже четыре годика, а мать родную скоро узнавать перестанет, потому что практически не видит. Вот как-то перевести дух и не мчаться в институт между дежурствами, не сидеть ночами над учебниками и тетрадями, отрубаясь от бесконечной хронической усталости, – так решила для себя Дина и не спешила продолжать учебу, оставшись работать в «Скорой помощи», но уже в должности фельдшера.
Как-то холодной промозглой осенью, в ноябре, произошел с их бригадой один случай, не совсем чтобы стандартный, хотя… этих нестандартных у них завались – что ни смена, то необычная ситуация: то «покойник» оживет, то алкаша с дерева снимают, то работягу с куском арматуры в грудине транспортируют.
Но эта была особенная.
Они уже закончили смену и возвращались с последнего вызова, не потребовавшего транспортировки больного в стационар, – бытовая травма легкой степени тяжести, обработали, забинтовали, направление в травмопункт выписали – и на базу. Отъехали от «адреса» и уже заслуженно расслабились, предвкушая отдых. Доктор их, Петр Ильич Кольцов (который, понятное дело, носил позывной Чайковский), гениальный врач, не в пример великому композитору, великий матерщинник, любитель острых анекдотов, уже было начал повествовать очередной свеженький анекдотец – верный признак окончания смены, когда пришел срочный вызов от диспетчера.
– Пятая бригада, Ильич, – с просящими интонациями обратилась диспетчер в эфире, что сильно не приветствовалось начальством, но допускалось в особо сложных ситуациях среди персонала: – Там рядом с вами экстренный вызов.
– Роды, смерть по причине упития, бытовой беспредел после совместного распития? – вредничая, не самым благостным тоном спросил Чайковский.
– Перестрелка. Произошла только что, прямо рядом с вами, – не приняла его тона диспетчер и назвала адрес. – По словам очевидца, от которого поступил вызов, у молодого человека два пулевых, сильное кровотечение, и он без сознания.
– А те, кто в него стрелял? – спросил Петр Ильич, жестом велев водителю ехать по адресу.
– Говорит, двое подхватили третьего и, торопливо, но тяжело хромая, ушли, похоже, что все трое тоже раненые. – И предупредила: – Вы там осторожней, один экипаж милиции уже едет, но будет минут через пятнадцать, а вы…
– А мы уже на месте, – перебил ее ворчливо Ильич, заметив выхваченную из темноты дальним светом фар группу людей, которые столпились над кем-то, лежавшим на асфальте. Какой-то человек, отделившись от остальных, призывно махал им рукой.
– Работаем, – строгим, недовольным тоном отдал распоряжение Ильич и первым выбрался из машины, бурча себе под нос, где он видал эту добровольно-принудительную сверхурочку.
Но стоило Дине с Валентином, медбратом их бригады, поспеть за Чайковским, который уже начал осматривать пострадавшего, как все в докторе Кольцове изменилось мгновенно, словно перед ними чудным образом материализовался совершенно иной человек.
Четким, командирским голосом, в котором звенел металл, он отдавал приказы, торопил, матеря по ходу всех и вся, и задал такой темп, что они, в пару минут затолкав в кузов каталку с пострадавшим, в четыре руки уже проводили экстренные действия, пытаясь остановить кровотечение, еще до того, как их водитель Василич врубил сирену с мигалкой и рванул вперед, без лишних слов со стороны начальства оценив ситуацию. Пострадавший оказался высоким, крепким, довольно симпатичным мужиком лет чуть за тридцать.
– Валя, ноги ему подними! – орал Ильич. – Динка, давай сюда! – указал он на раненого. – Оседлай его, быстро! – И матерился в три этажа, пока Дина становилась на колени над раненым. – Слушай меня, – объяснял он ей. – Я сейчас покажу тебе, куда надо давить, зажмешь артерию, прямо кулаком нажмешь – придавишь со всей силы, почувствуешь сразу, как толчки крови остановятся. И будешь держать. Поняла?
– Поняла, – подтвердила Дина, неожиданно вспомнив, что читала в учебнике по хирургии о таком способе экстренной остановки кровотечения из крупных сосудов вен и артерий. Но только в полевых условиях.
А тут и есть почти полевые условия! Как парень до сих пор жив, вообще вопрос, кровопотеря страшная!
– Чувствуешь?! Нашла?! – орал Петр Ильич.
– Нашла! – прокричала в ответ Динка, почувствовав под пальцами пульсирующую мощными толчками кровь, и прижала со всей силы, помогая себе второй рукой.
– Зажимай! Зажимай, мать его так-разтак!.. – орал Чайковский. – Вот, молодец! – уловив изменения в состоянии больного, похвалил он: – Молодец, Динюга, держи, не отпускай!
– Можно же зажимом?! – прокричала Дина.
– А как я тебе на ходу в этой каше, что у него там разворотило, буду вену выделять, мать твою, умница ты моя?! – обматерил он ее в три этажа с выкрутасами и приказал: – Держи!
И она держала. А матерящийся, бушующий Ильич и подгоняемый им Валентин, перепачканные кровью с ног до головы, проводили экстренную реанимацию парня.
– Куда везти? – орал Василич, проникшись остротой момента и общей штормовой атмосферой экипажа.
– Петр Ильич, – предложила Дина, – давайте в Склиф, он ближе всего, и сегодня отец дежурит.
– К Шаману? – задумался буквально на секунду Кольцов и тут же решил: – Точно, Шаман вытащит. – И проорал новую вводную медбрату: – Валька, звони диспетчерам, скажи, в Склиф везем, и пусть свяжутся с Нагорным, предупредят, чтобы никого не брал, мы ему тут «подарочек» приготовили!
И в этот момент раненый открыл глаза. Посмотрел мутным взглядом в пространство, потом напрягся всем телом, попытавшись встать, за что тут же получил заряд трехэтажного мата от Кольцова, в вольном переводе звучащий приблизительно так:
– Лежи, не двигайся, даже не шевелись!.. – далее непереводимая ненормативная лексика.
Мужчина принял к сведению рекомендацию и перестал напрягать тело, зато, чуть прищурившись, осмотрелся, как мог, сообразил, где и в каком положении находится, и, взглянув на Дину, попытался что-то сказать.
– Что? – спросил Ильич и снял с него кислородную маску.
– Девочка, – не просительным, а строго-приказным тоном обратился пострадавший, – запомни, пожалуйста, – и произнес странную фразу: – Квадрат семнадцать-двадцать, Левко и Бандоев, пятнадцатого, в восемь. Номер здесь: двадцать восемь, ноль три, местный, любимая марка, цвет.
– Бредит, – предположил Ильич.
– Нет, – твердо отверг его предположение парень и потребовал у Дины: – Повтори.
Она начала повторять, сбилась на этих дурацких, непонятных цифрах, он напомнил, повторяя вместе с ней, и потребовал, чтобы она произнесла еще раз.
– Все? – спросила Дина, когда с третьего раза произнесла всю фразу в точности.
– Нет, еще, – уже хрипел он, и в уголках его губ пенилась кровь.