На дубовом стуле с высокой спинкой справа от камина сидела огромная крыса, злобно смотревшая на него. Он сделал угрожающий жест, чтобы прогнать ее, но крыса не двинулась с места. Тогда он сделал вид, будто что-то бросает в ее сторону. Существо все равно не пошевелилось, но сердито оскалило длинные белые зубы, а его глаза в свете лампы засверкали с еще большей жестокостью.
Малькольмсон был изумлен такой наглостью; схватив кочергу, валявшуюся возле очага, он устремился вперед с намерением прикончить незваную гостью. Но прежде, чем он успел нанести удар, крыса спрыгнула на пол, побежала к веревке набатного колокола и полезла вверх, вскоре исчезнув из виду там, куда не проникал свет лампы с зеленым абажуром. Как ни странно, после этого шумная крысиная возня за стенными панелями сразу же возобновилась.
К тому времени Малькольмсон совсем отвлекся от решения задачи, поэтому, когда пронзительный петушиный крик возвестил о приближении утра, он лег в постель и заснул.
Он спал так крепко, что не проснулся даже с приходом миссис Демпстер, которая пришла убирать его комнату. Лишь когда она навела порядок, приготовила завтрак и постучала по ширме, отгораживавшей его кровать, он начал просыпаться. Малькольмсон чувствовал себя немного утомленным после вчерашней ночной работы, но чашка крепкого чая освежила его. Он взял книгу и отправился на утреннюю прогулку, прихватив с собой несколько сэндвичей на тот случай, если решит не возвращаться домой к обеду. Он нашел тихую дорожку между высокими вязами за пределами города и провел там большую часть дня за изучением трудов Лапласа. На обратном пути он заглянул к миссис Уитхэм, чтобы поблагодарить ее за доброту. Когда она увидела его приближение из-за высокого эркерного окна своего кабинета, то сама вышла ему навстречу и пригласила внутрь. Испытующе посмотрев на него и покачав головой, она сказала:
– Не переусердствуйте, сэр. Сегодня вы выглядите гораздо более бледным, чем обычно. Долгая умственная работа в ночные часы никому не приносит пользу! Но расскажите, сэр, как вы провели ночь? Надеюсь, хорошо? Вы не представляете, сэр, как я была рада, когда миссис Демпстер сообщила мне сегодня утром, что с вами все в порядке и что вы крепко спали, когда она пришла.
– Да, со мной все в порядке, – с улыбкой ответил он. – И «что-то дурное» пока не беспокоило меня. Только крысы; но, доложу я вам, что за цирк они устраивают по всему дому! Там была одна, точь-в-точь старый дьявол, которая уселась на мой стул у камина и не желала уходить, пока я не припугнул ее кочергой. Тогда она вскарабкалась по веревке набатного колокола и скрылась где-то в стене или на потолке, – я не разглядел из-за темноты.
– Господи, спаси! – воскликнула миссис Уитхэм. – Старый дьявол, сидящий на стуле у камина! Прошу вас, сэр, будьте осторожнее. Многие слова, сказанные в шутку, оказываются правдой.
– Что вы имеете в виду? Честное слово, не понимаю.
– Старого дьявола! Нет, сэр, не нужно смеяться, – добавила она, ибо Малькольмсон от души расхохотался. – Вам, молодым людям, очень просто смеяться над вещами, которые заставляют старших содрогаться от страха. Но не берите в голову, сэр, не берите в голову. Ради бога, смейтесь хоть целыми днями. Разве это не то, чего я желала бы для себя? – И добрая дама широко улыбнулась, симпатизируя его веселью; ее страхи ненадолго отступили.
– О, простите меня, – сказал Малькольмсон, – не считайте меня грубияном, но эта идея была чересчур даже для меня: старый дьявол собственной персоной, восседающий на моем стуле!
При мысли об этом он снова залился смехом, а потом ушел домой ужинать.
В тот вечер крысиная возня началась раньше; в сущности, она продолжалась и до его прибытия и прекратилась лишь на короткое время, когда его присутствие потревожило крыс. После ужина он некоторое время сидел у камина и курил, а потом расчистил место на столе и принялся за работу, как раньше. Сегодня крысы были еще более оживленными, чем вчера вечером. Как они шныряли вверх и вниз за стенными панелями, под полом и над потолком! Как они скреблись, грызлись и попискивали! Постепенно смелея, они высовывались из нор, щелей и потаенных уголков, так что их глаза светились словно крошечные лампы в отблесках огня, пылавшего в камине. Но ему, уже привыкшему к их присутствию, крысиные глаза не казались злобными; их игривость даже трогала его. Иногда самые смелые из них совершали вылазки на пол или вдоль стенных карнизов. Время от времени, когда они становились особенно надоедливыми, Малькольмсон издавал звуки, чтобы отпугнуть их, хлопая ладонью по крышке стола или свирепо шепча «хш! хш!», так что они разбегались по своим норам.
Вечер незаметно перешел в ночь, и, несмотря на шум, Малькольмсон все глубже погружался в свою работу.
Он сразу же остановился после того, как внезапно наступила полная тишина. Ни малейшего шороха, ни попискивания: тихо, как в могиле. Он вспомнил странное происшествие, случившееся вчерашней ночью, рефлекторно посмотрел на стул, стоявший у камина, и его пронзило необычное ощущение.
Как и вчера, на стуле сидела та самая огромная крыса, уставившаяся на него злобным взглядом.
Он схватил ближайшее, что нашлось под рукой, – справочник логарифмов – и швырнул в крысу. Прицел был неточным, и тварь не пошевелилась, поэтому он повторил вчерашний трюк с кочергой. И снова крыса, преследуемая по пятам, быстро забралась по веревке набатного колокола. И снова ее исчезновение сопровождалось дружным шумом остальной крысиной братии. Как и в прошлый раз, Малькольмсон не смог увидеть, в какой части комнаты исчезла крыса, потому что зеленый абажур лампы оставлял верхнюю часть комнаты в темноте, а угли в камине почти прогорели.
Посмотрев на часы, он обнаружил, что время приближается к полуночи. Не сожалея об этом небольшом дивертисменте, Малькольмсон развел огонь и заварил ночной чай. Он хорошо продвинулся в своей работе и решил вознаградить себя за труды сигаретой; поэтому он устроился на дубовом стуле перед огнем и с удовольствием закурил. За этим занятием ему пришло в голову, что неплохо бы выяснить, куда убежала крыса, поскольку у него имелись определенные замыслы на завтрашний день, во многом связанные с приобретением крысоловки. Он зажег другую лампу и установил ее таким образом, чтобы она хорошо освещала угол стены справа от камина. Потом он собрал все книги, которые имел при себе, и расположил их поудобнее для прицельного бомбометания. Наконец он поднял веревку набатного колокола и положил ее конец на стол, закрепив под лампой. При этом он невольно отметил необыкновенную гибкость веревки для такой толщины и при том, что ею давно не пользовались. «На ней можно кого-нибудь повесить», – подумал он. Покончив с этими приготовлениями, он огляделся по сторонам и благодушно произнес:
– Ну вот, друг мой, – думаю, на этот раз мы лучше познакомимся с тобой!
Он снова приступил к работе, и хотя поначалу крысиная возня, как и раньше, немного отвлекала его, вскоре он увлекся своими задачами и предположениями.
Через некоторое время ему снова пришлось обратиться к своему непосредственному окружению. На этот раз не внезапная тишина привлекла его внимание, а легкое движение веревки и шевеление лампы. Не шевелясь, он убедился в том, что разложенные книги находятся под рукой, а потом посмотрел вверх и увидел, как огромная крыса упала с веревки на дубовый стул и злобно воззрилась на него. Он взял книгу в правую руку, тщательно прицелился и метнул ее в крысу. Последняя одним быстрым движением отпрянула в сторону и уклонилась от снаряда. Он взял другую книгу, потом третью и стал швырять их одну за другой, но каждый раз безуспешно. Наконец, когда он встал из-за стола с книгой, готовой к броску, крыса запищала и как будто испугалась. Это лишь раззадорило Малькольмсона, и очередной снаряд с глухим звуком угодил точнехонько в крысу. Она издала жуткий визг и бросила на своего гонителя взгляд, исполненный неизбывной злобы, а потом взобралась на спинку стула, совершила громадный прыжок к веревке набатного колокола и молнией метнулась наверх. Лампа закачалась под неожиданной нагрузкой, но подставка была тяжелой, и она не опрокинулась. Малькольмсон не сводил глаз с крысы и при свете второй лампы увидел, как она перепрыгнула на стенной карниз и исчезла в дыре за одной из картин в массивных рамах, висевших на стене, скрытой под слоем пыли и грязи.