– Господа, позвольте представить, это Люся. Она приняла ноль двухмиллилитровую дозу препарата РК-3, – говорил он, обращаясь к сидящим в зале.
Ростислав Моисеевич с детства верил в свою необыкновенность. Ещё его покойная бабушка, Клавдия Семёновна, женщина властная и эгоистичная, всегда твердила:
– Талант, незаурядные способности, мастерство – всё это ничто без умения властвовать чужими душами. Учись, Ростик, властвовать чужими душами, и тогда тебе откроются все дороги. Учись познавать чужие души, входить в них, а своей души никому не раскрывай.
Живя с бабушкой, так как та не могла доверить воспитание ребёнка «какому-то еврею, вечно зарывшемуся в формулы» и своей дочери, «которая сама-то ещё была ребёнком», маленький Ростик быстро освоил науку бабушки: он умел вызвать людей на откровенность, умел найти подход к людям, и, главное, умел обойти разговор о себе. Вскоре он почувствовал и плоды своего умения, но главная его победа заключалась в том, что он сумел вызвать на откровенность своего учителя и наставника – бабушку Клавдию Семёновну. В седьмом классе, разговорив в качестве эксперимента своих соседушек, не чаявших в нём души, Ростик нарвался на вопрос: – А дедушка-то вам пишет? Ростислав думал, что дедушка погиб во время войны, так говорила бабушка, но, услышав вопрос о письмах деда, он сумел скрыть своё удивление и беспечно ответил: – Не знаю, бабушка получала от кого-то письма, может, от него. Дальше он сумел разговорить соседушек ещё и узнал, что дед его был репрессирован. Два года обдумывал Ростислав, как бы ему разговорить бабушку, и, наконец-то, уже в девятом классе он сумел это сделать. Он узнал, что Клавдия Семёновна, дочь видного деятеля литературы, в семнадцать лет влюбилась в своего соседа, забойщика-стахановца, вышла за него замуж, родила дочь, а потом вдруг поняла, что забойщик не соответствует её «высоким эстетическим запросам». Шёл тысяча девятьсот тридцать седьмой год, и Клава нашла самый простой и самый верный способ освободить себя от забойщика.
Одержав эту победу, Ростислав понял, что он же и проиграл. С той поры у него в душе зародилась злоба на бабушку, он понял, что живёт под одной крышей со сволочью. Много раз он пытался оправдать бабушкин проступок молодостью, но это ему не удавалось. Бабушка, представшая перед ним в образе сволочи, всё больше утверждалась в нём. Ростислав понял, что, отняв его у родителей, Клавдия Семёновна лишила его радости общения с ними, и обездетила их. Нелюбовь Клавдии Семёновны к Моисею Исааковичу, отцу Ростислава, породила в юноше интерес, а позже и привязанность к отцу. Ростислав понял, что его отец – большой учёный, нейрохирург. Из уважения и интереса к отцу, Ростислав стал читать его статьи, изучать его работы и увлёкся. Так он пошёл по стопам отца, закончил институт и пришёл работать на кафедру отца. В двадцать четыре года Ростислав защитил кандидатскую диссертацию, через два года – докторскую. Его труды вызвали большой интерес в научных кругах многих стран. Желание властвовать над душами, внушённое бабушкой Ростиславу с детства, с годами не ослабевало, а усиливалось. Ростислав понял, что нейрохирургия и психиатрия раскрывают перед ним реальные возможности воздействовать на людей, управлять ими. Заручившись за границей материальной поддержкой, Ростислав Моисеевич приступил к разработке препаратов, воздействующих на мозг и центральную нервную систему человека.
На сцену выкатили Любу и Лену, сидящих в широких креслах. В такое же кресло рядом усадили и Люсю. Все девушки были наги. Люба сидела с ровной спиной с властным гордым видом. В её глазах был нездоровый блеск. В глазах Лены, сидящей в вялой позе, читались усталость и отрешённость. По лицу Люси блуждала глупая улыбка.
– Препарат, – продолжал свой доклад на английском языке Ростислав Моисеевич, – совершенно не вызывает аллергических явлений. У девушек нет ни удушья, ни насморка, ни слезливости, и как вы видите, чиста их кожа. – Ростислав Моисеевич взглянул на часы. – Через три минуты действие препарата у первой девушки вступит в активную фазу. По моим подсчётам это продлится минут тридцать-тридцать пять, в зависимости от психологических особенностей пациентки. – Ростислав Моисеевич говорил, а сверху на Любу опускался колпак из прозрачного материала, внутри которого по стенкам были оборудованы снаряды типа гимнастических.
– Вы сказали, – обратился к докладчику старичок с аккуратной седой бородкой, – что действие препарата зависит и от психических особенностей человека, что вы имели в виду?
– Действие препарата усиливается, если человек по природе сам агрессивен.
– А эту девушку Вы находите агрессивной?
– Нет. Я плохо, а точнее, я не знаю этих девушек, но, судя по роду её занятий, она работает воспитателем в детском садике, ну и вот, – он кивнул на сцену, – танцует, Люба не должна быть агрессивной. Вся агрессия, которую сейчас проявит девушка, вызвана действием препарата.
Желая задать вопрос, встал молодой полный мужчина, но вопрос остался не заданным. Мужчина, глядя на Любу, так и опустился в своё кресло с открытым ртом.
Люба являла собой страшное зрелище: её лицо было искажено злобой, ненавистью и безумием. Она вскочила с кресла и кинулась в сторону зала, но встретила сопротивление прозрачной стены. Наверное, она сильно ушиблась, но никаких видимых признаков того не было. Ни один мускул не дрогнул на её лице, по-прежнему лицо девушки оставалось обезображенным гримасой злобы и ярости. Люба быстро пробежалась вдоль стен колпака, хватаясь то за один, то за другой снаряд, и, убедившись, что находится в замкнутом пространстве, начала тянуть на себя какой-то брус. Было видно, что она прикладывает большие усилия. Брус не поддавался. Она схватилась за другой – то же. Люба стала пытаться раскачивать его, но в действительности раскачивалась сама. Стала плечом толкать в стену купола, невероятно высоко подпрыгнула до потолочной стенки купола, ухватилась за кольцо, повисла на одной руке, пытаясь второй пробить купол, спрыгнула, яростно окинула взглядом окружающих и снова кинула все свои силы на то, чтобы высвободиться.
– Она видит нас? – спросил один из присутствующих.
– Думаю, да.
– Но она ни на кого конкретно не смотрит.
– Это потому, что ей ещё не назван конкретный враг. Господин Дэвид, это будете Вы, – неожиданно обратился Ростислав Моисеевич к блондину в очках.
– Я, – немного испуганно спросил господин Дэвид. – Почему?
– Мне показалось, у Вас крепкие нервы…
– Но я б не хотел…
– Хорошо! Я буду врагом, – решительно прервал блондина Ростислав.
Секунд пять спустя мужской голос на русском языке объявил:
– Люба, Эдуард – мужчина, который стоит, – твой враг!
Люба, яростно пытающаяся трясти какой-то снаряд, оторвалась от своего занятия, метнула свирепый взгляд в зал, и, сразу обнаружив стоящего мужчину Эдуарда, вцепилась в него ненавидящим колючим взглядом. Ростислав, весело помахав Любе рукой, сел. Люба вновь кинулась на стену.
– Теперь, господа, вся её энергия будет направлена на уничтожение меня.
– А что-то может её отвлечь, ну, например, музыка или какой-то крик?
– Давайте проэкспериментируем.
Заиграла музыка. Люба, не обращая на неё внимания, билась о стенку, не отрывая взгляда от врага. Завыла сирена, на Любу полилась вода, вокруг колпака, под которым находилась Люба, вспыхнуло пламя, но Люба почти не обращала на это внимания.
– Она чувствует боль?
– Да.
– Если сейчас освободить её, опасна ли она для других, кроме Вас?
– Да. Конечно, она сосредоточена на моём уничтожении, но если на её пути встретится кто-то, кто будет пусть даже косвенно мешать, она может навредить этому человеку.