«Червяки» удивленно переглянулись. От Шнурка они таких слов явно не ожидали.
– Ладно, – кивнул Пуля, откидывая тяжелую чугунную крышку. – Милости просим к нам в «офис», блин…
Спустившись по узкому и довольно длинному колодцу, Кузьма оказался в просторном бетонном помещении, освещенном керосиновой лампой, посреди которого лежали две огромные трубы, обложенные стекловатой. Очевидно, это были трубы теплотрассы – от них исходило приятное тепло. По стенам шел затейливый узор из ржавых труб меньших диаметров, оснащенных множеством вентилей и задвижек. Единственная свободная и ровная стена была облеплена фотографиями автомобилей и голых красоток, пол же устилал пружинистый ковер из разобранных картонных коробок. Кузьме показалось, что откуда-то справа доносится плеск воды, но прислушаться он не успел. Кто-то пихнул его в спину.
– Блин, че столпился-то! – сказал Пуля. – Проходи, присаживайся. Шнурок, чаю завари!
Кузьма уселся на пол, прислонившись к теплой трубе.
– К трубе не прислоняйся, – предупредил Пуля. – Стекловата, блин. Завтра будешь чесаться, как шелудивый пес.
Перебравшись на новое место, Кузьма вновь услышал плеск. Он стал прислушиваться и присматриваться.
– Здесь рядом, метрах в пяти-шести, канализационный сток, – объяснил Тит, заметив, как озирается Кузьма. – У нас есть туда лаз, прямо за твоей спиной. По нему мы от ментов срываемся…
Пуля наградил товарища суровым взглядом. – Да ладно тебе, – отмахнулся Тит. – Тоже мне, военная тайна…
Кузьма повернул голову и увидел выдолбленную в бетоне круглую дыру диаметром не больше полуметра. Дыра была заткнута тряпкой. Кузьма машинально потянул за клок, и тряпица легко вывалилась из дыры, открыв черную горловину. В нос ударил гнусный запах, и Кузьма поспешно вернул затычку на место.
– Там же узко, – сказал он. – Человек нипочем не пролезет…
– Взрослый не пролезет, – уточнил Тит. – А вот мы – запросто.
Кузьма сильно сомневался, что сможет туда залезть. Аесли бы и залез, так умер бы от страха где-нибудь на полпути. Тут сверху как снег на голову – в буквальном смысле – свалился Шнурок. В руках у него был горячий котелок.
– Доставайте кружки, пацаны! Чай поспел!
Команда Шнурка положила начало сказочным превращениям. Из красивой и прочной картонной коробки от японского телевизора тут же собрали стол. На столе появились продукты, большинство из которых Кузьма видел только в телевизионных рекламах: кексы, печенья, рулеты, чипсы, орешки, шоколадные батончики. Ему даже подумалось, что «червяки» недавно подломали продуктовый ларек.
– Хавай, Кузя, не стесняйся! – пригласил Пуля, а Шнурок сунул ему большую кружку с чаем.
Первым делом Кузьма решил попробовать чипсы с усатым мужиком на этикетке. Он знал, что они стоят дорого, поэтому никогда не просил их ни у матери, ни уж тем более у отчима. Чипсы оказались вкусными, но со странным керосиновым привкусом. Он обнюхал коробку, потом свои руки. Запах шел именно от них.
– Тряпка, которую ты хватал, пропитана керосином, – пояснил сидевший рядом Тит.
– А зачем?
– Крысы его не любят.
– Крысы?! – испугался Кузьма. – Тут есть крысы?
– Приходят иногда из канализации, – спокойно сказал Тит.
Кузьма продолжил трапезу, но уже с меньшим удовольствием. Ему казалось, что за спиной кто-то ползает. Впрочем, чаепитие было недолгим, и это несколько удивило Кузьму. Он ожидал бурного обсуждения перипетий последних дней. Событий ведь хватало: и арест, и КПЗ, и отдел, и спецприемник, и побег. Но все это, видимо, было так привычно «червякам», что все обсуждение ограничилось парой колких шуточек в адрес нерасторопных милиционеров. Минут через пятнадцать все разбрелись по импровизированным картонным койкам. Кузьма постарался пристроиться подальше от дыры. Он собирался не спать до самого утра, чтобы в случае чего дать крысам отпор, но едва закрыл глаза, как тут же и провалился в сон.
«Потерянные» родители
Если смотреть со стороны, выходной день у инспектора Валентины Глушенковой выглядел довольно странно. Ровно в девять она явилась на работу, что само по себе подозрительно, просидела в своем кабинете почти два часа, пару раз позвонила по телефону, после чего вышла на улицу, купила в ближайшем киоске журнал и снова вернулась в кабинет. Когда перевалило за полдень, дежуривший по отделу капитан Панфилов не выдержал и постучался к Глушенковой.
– Входи, Толя, – Валентина встретила друга улыбкой. – А я-то все думала, когда же ты ко мне явишься!
– Ты случайно не…
– У меня все нормально, – поспешила заверить хозяйка. – С мужем не ругалась, ремонт не затевала и очень бы хотела провести выходной дома.
– Так почему же ты здесь? – удивился Панфилов.
– У меня на девять была назначена встреча. Я так думала…
– А с кем?
– С родителями одного мальчика…
– Случайно, не юного ли математика?
– Его самого, – Глушенкова тяжело вздохнула. – Не понимаю, почему их нет до сих пор. Я вчера позвонила участковому в Тумботино и сообщила, что мальчик нашелся и его можно забрать сегодня в девять. Тот, кстати, сильно удивился. Оказалось, никто не заявлял о пропаже.
– Не повезло парню, – вздохнул и Панфилов. – Кто у него родители? Конченные алкоголики?
– Нет, но, как сказал участковый, сложные…
– А может, он просто забыл сообщить или время перепутал?
– В том-то и дело, что не забыл и не перепутал. Я недавно звонила, проверяла.
– Празднуют, наверное, – предположил Анатолий. – А чего ты так волнуешься? Ну, посидит твой математик пару дней в распределителе. Ничего с ним не случится.
– Понимаешь, Толя, я ему слово дала, что завтра… то есть уже сегодня, он будет на свободе. А еще я обещала разобраться с его излишне активным отчимом.
– Что, бьет парня?
– Причем регулярно! – Глушенкова стиснула кулаки. – Но ничего, у меня к таким бойцам подход имеется!
Тут в дверь робко постучали.
– Войдите, – сказала Валентина.
В кабинет зашла женщина неопределенного возраста в старом, но хорошо сохранившемся цигейковом полушубке, шали и ботах «прощай, молодость».
– Я по поводу сына… Кузяева Кузьмы, – сказала она.
– Раздевайтесь, проходите, садитесь…
Пока гостья снимала верхнюю одежду и располагала ее на вешалке, Панфилов тихо удалился.
– А где ваш муж? – спросила Валентина. – Я же просила приехать с ним.
– Федя немного приболел. У него легкие очень слабые.
«Зато руки слишком даже сильные! – подумала Валентина. – Хотя, на что я надеялась? Все эти кухонные бойцы смелы только с беззащитными. А как только на горизонте замаячит милиция, они либо отбывают в важные командировки, либо заболевают».
– А когда у вашего Федора закончится больничный? – спросила Глушенкова.
– Больничный?.. – Женщина растерялась. – Так ведь не брал он больничный-то. Дома хворает. Травами лечится и горчичниками.
Но Глушенкова и не думала отступать.
– Значит, через пару дней он сможет ко мне приехать? – спросила она.
– Наверное…
– Вот и замечательно. – Валентина достала из стола казенный бланк. – На всякий случай, чтобы ваш муж не запамятовал, я выпишу ему повестку, а вы передадите. Договорились?
– Да…
С минуту гостья испуганно наблюдала за тем, как Глушенкова выписывает повестку, но потом набралась смелости и спросила:
– А зачем вам Федя то?
– А вы разве не догадываетесь?
Из рассказа Кузьмы Глушенкова знала, что как бы сильно ни бил его отчим, каким бы пустяковым ни был повод, мать всегда находила этому оправдание. Валентина не понимала, откуда берутся такие вот матери, но знала, что такая порода есть, причем довольно многочисленная. Сейчас следовало ждать самых невероятных оправданий. Так и вышло.
– Так ведь он не со зла, – начала защитительную речь женщина. – Федя к Кузьме относится как к сыну родному, а он, словно волчонок какой-то, невзлюбил отчима с самого первого дня. А за что – непонятно. Федор и материально о нем заботится, и в воспитании участвует. Наказывает иногда, что правда, то правда. А как без этого? Без твердой мужской руки мальчишку разве воспитаешь? Нас вон с сестрой отец в детстве драл – и ничего, выросли не хуже других!