На кабинете его всегда висела табличка «Проси мало. Уходи быстро».
Со времен моего дебюта прошло 18 лет. Программы на ТВ обычно так долго не живут. Но наша – особый случай. Пережив несколько судов собственников и сменив пару названий и каналов, она по-прежнему продолжала заливать мозги сограждан тоннами желтизны и сплетен. Удивительно, но и Кац нашел свое место на одном из параллельных каналов – делал примерно то же самое, что и мы, только с гораздо меньшим рейтингом. Я был уже ведущим и корреспондентом одновременно. Ну, не хотелось мне сидеть в студии, нравилось ездить. Люди меня узнавали, я был популярен. Возможно, эта причина – мелькание моей физиономии на экране – удержала меня от соблазна сделаться телевизионным начальником в тиши кабинета, чтобы получать немного большую зарплату. Мне нравилось быть популярным. Люди считали меня «успешным». Кое-кто порывался сделать сюжет обо мне самом, но я тщательно избегал вторжения в мою частную жизнь.
Перебьются тем, что у них и так уже есть. Свою спальню и дом я оставлю себе.
В тот день я шел к Блинову, чтобы узнать его мнение о моих новых предложениях. Пару недель назад вышел удачный сюжет о психе, гулявшем в Сокольниках и зарезавшем себя на глазах у девушки в ресторане. Там в районе несколько психиатрических учреждений, и «тихие» больные выпускаются на улицу погулять. Один такой «тихий» догулялся до знакомства с девушкой, пригласил ее на кофе в ресторан, а когда надо было расплачиваться, воткнул себе вилку в глаз. Девушку забрала скорая помощь.
…Пройдя по коридору, я зашел в монтажку. Там сидел Ярик, полный и благодушный монтажер. Монтажеры мне нравились. С ними было легко общаться на своем собственном сленге, не оставлявшем ни малейшего сомнения в нашем общем веселом цинизме. «А ну, приклей-ка мне вот эту хрень на пару секунд!» – отдавал я команду. «Может, вот этого дятла еще дать?» – предлагал монтажер. «Да нет, – парировал я, – дятла подрежь, а эту стерву крашеную оставь!» Примерно в таких диалогах «о прекрасном» проходил и весь монтажный день. В итоге получалось довольно неплохо, живенько и интересно. А что еще нужно зрителю?! У нас ведь не канал «Культура». Зато денег платят гораздо больше. Пусть кто-нибудь скажет, что мы были плохими людьми! Да душевнее и лучше коллектива я за всю жизнь не видал!
Некоторые сюжеты я делал как начальник для стажеров. Они снимали, а я контролировал монтаж.
Зайдя в монтажку, я глянул на монитор. В комнате, похожей на операционную, группа врачей склонилась над пациентом. Лица его было не видать. У одного из врачей в руке была пила-болгарка, он что-то усердно пилил, и искры сыпались во все стороны. Девушка рядом поливала сие дело водой из клизмы.
– Опять кто-то гайку на член одел? – спросил я. – Я смотрю, там процесс налажен уже, болгарочка…
– Там не только гайка, – ответил Ярик. – Там еще и подшипник какой-то! Во! – прокрутил он кассету вперед. Девушка показывала на ладони распиленные части втулки, сантиметра четыре в длину. Сухопарый мужичок лет за 50 нехотя встал с кушетки, надевая штаны. Девушка что-то радостно поясняла.
– Второй за неделю, – объяснил Ярик.
– Чего не сделаешь, чтоб стоял! – только заметил я философски. – С тобой делаем чего-нибудь сегодня?
– Диван-убийца! – отрапортовал Ярик. – Бабушку проткнуло пружиной от дивана!
– Кошмар! – сказал я и представил себе эту печальную картину. Может ли быть более дурацкой смерть? Почитал на ночь «Лолиту» Набокова, спишь себе спишь – и вдруг пружина вонзается тебе в бок!
Впрочем, несколько таких дурацких сюжетов уже приходилось делать. Про всякие нелепости. Вспомнилось, как наш ветеран дружил с немецким. Волею судеб они сошлись уже после войны на какой-то встрече в Германии, стали переписываться, дружить. Наш приезжал к нему, а его приглашал к нам. Немец был спортсмен, до старости прыгал с парашютом, как в молодости десантником в тылы Красной Армии. Наконец, в 90-х Фридрих навестил своего друга. По просьбе гостя, они поехали на какую-то вышку прыгать с парашютом. Парашют у немца не раскрылся. Печально. Бедняга забыл, что парашют надо было прихватить с собой из Германии. Или сюжет про наших ветеранов, которым подарили на 9 мая носки. У пары из них не оказалось ног. Чушь, бред. И зачем подарили, и зачем снимать?
Последнее время я стал уставать от всей этой желтизны. Хотелось чего-то настоящего, стоящего, человеческого. Успех успехом, да, узнают. Но ведь надо и для вечности поработать! А что я сделал стоящего, для искусства, для людей? Не тех двуногих, что пялятся в желтые газеты и передачи, а для нормальных людей! Ведь у меня растет дочь, ей уже 15, скоро школу закончит, что она расскажет о своем отце? Как папа снял про бабушку, которую проткнуло пружиной от дивана?
Нет, конечно, я пытался делать и серьезные сюжеты. Был цикл про бомжей, армия спасения, супы на вокзале и т. п. Но не пошло что-то у зрителя. Смотреть на неудачников никто не хотел. А ведь там были человеческие судьбы! А, кому это надо…
Недавно ехал в дождливую погоду на своем желтом Volvo. Стоит девушка у дороги, мокнет под дождем, ветер, дождь. Жалко ее, хрупкая нежная фигурка, на вид не больше 25, в туфлях на каблуках, белых колготках и черной кожаной юбке. Остановился. «Садись», – говорю.
Девушка села:
– Спасибо! – буркнула слабым голосом. Вода капает с волос. Черные глазищи, ресницы как ненастоящие, робкий вид.
– Куда везти вас? – спрашиваю.
Молчит.
Я остановил машину, повернулся:
– Какие-то проблемы?
Девушка уронила робко:
– Я работаю.
Я не понял:
– Работаешь где? Везти-то куда? Куда надо? Я подвезу!
– Я работаю здесь!
– В смысле?
Девушка улыбнулась:
– Ну, клиентов ловлю.
– Проститутка что ль? – догадался я. Девушка была миловидна и не похожа на проститутку.
– Ну да, – смотрела она на меня волчонком. – Занимаюсь любовью за деньги. Извините, я тут намочила, – заерзала она на сиденье, заметив капли, упавшие с мокрой одежды.
Я разглядывал ее с любопытством. Да, черты лица слегка примяты пороком, но не более обычного. Вероятно, она занимается этим делом недавно. Я не знал, что сказать. Наверное, она решила, что я ее снял.
– Послушай, – я смутился. – Я не знал, что ты…
– Да ничего, – сказала она обреченно. – Я выйду, – и взялась за ручку двери.
– Подожди, – остановил я ее. – Там же дождь, а у тебя даже нет зонта. Ты и так промокла. Заболеть хочешь?
– Да нет, спасибо, – поблагодарила она неизвестно за что. – Мне работать надо.
– Подожди, хоть дождь переждешь! Ты обедала сегодня?
– Нет еще.
Я прикинул, как занять ее время. Мне не хотелось так просто выгонять ее из машины.
– Хочешь, пообедаем где-нибудь, я угощаю. А потом продолжишь.
Девушка подумала секунду. Идти на улицу опять ей не очень-то хотелось. В машине было тепло и уютно.
– Хорошо, если вы такой добрый, – сказала она и посмотрела виновато.
Я тоже смутился.
– Да нет, я… Тут вот торговый центр, там и пообедаем. Заодно куплю тебе зонт!
– Спасибо, – сказала она и первый раз улыбнулась.
Невольно улыбнулся и я.
Мы нашли неплохой ресторанчик на последнем этаже торгового центра. Сидели возле окна, так что можно было созерцать дождь. Я разглядел ее получше. Она была миловидна. Большие глаза, черные локоны и белая кожа. Остатки косметики на лице. Легкие мешки под глазами. Звали ее Наташа.
– Откуда ты приехала? – спросил я.
– Из Белоруссии. А что? – она ела с аппетитом.
– Могу я спросить, почему ты этим занимаешься? Разве по нормальному нельзя?
– Это как? – зыркнула она, жуя.
– Ну, замуж выйти, на работу устроиться.
– Замуж как-то рановато, и для себя пожить хочется…
– А сколько тебе?
– Двадцать три… а по поводу института… вот накоплю и поступлю. Мне двадцать тыщ надо.
– Двадцать тыщ чего?
– Долларов! Институт Дружбы народов! Чтоб поступить на госотделение.
– Ох, и ни фига ж себе!
– Ну да… – пожевала она. – Вот накоплю и не буду больше этим заниматься.