– Дарисса, прошу меня простить, – тихо говорит генерал, – за столь странное знакомство в коридоре.
Ощущение нереальности накрывает с головой. В углах комнаты собирается белесая дымка, а очертания предметов теряют четкость. Понимаю, что до боли вцепилась в плечи Поэтессы, только когда она с силой дергает меня за руку.
– Это вы… меня простите, – с трудом выталкиваю первое, что приходит в голову. Слабость в ногах и шага не позволяет сделать, но Поэтесса бедром выталкивает меня из-за своей спины вперед. Еще и рукой между лопаток давит для ускорения. Взгляд я по-прежнему не поднимаю, поэтому приближение генерала угадываю по звуку шагов.
– Предлагаю начать сначала, – голос у полководца красивый. Мягкий и обволакивающий. – Зовите меня без обращения. Просто Наилий. А я могу узнать ваше имя?
Рассматриваю черные носы его военных ботинок. Чистые, без единой царапины. Потом штанины форменного комбинезона, расшитые карманами по всей длине, белый ремень, складной боевой посох, бластер. Генерал вооружен всегда. Говорят, что даже дома так ходит. Поднимаю глаза до уровня груди и замираю.
– М-мотылек.
Мычу, мямлю и краснею, как переволновавшаяся на экзамене курсистка. Руки складываю за спиной в замок и борюсь с желанием уйти назад, вглубь палаты. Наверное, виновата харизма генерала, яркая и мощная, как у всех правителей, но я не могу посмотреть ему в глаза.
– Ваше имя дарисса, – терпеливо повторяет он.
Втягиваю голову в плечи, болезненно сглатываю слюну и молчу.
– У нас нет имен, Ваше Превосходство, – приходит на помощь соседка. – Мы называем друг друга по способностям. Конспиролог, Маятник, Создатель, Поэтесса, Мотылек.
– Вы пишите стихи? – спрашивает генерал.
Поэтесса выдыхает. Чувствую волну тепла от нее и знаю, что улыбается сейчас.
– Сочиняю иногда. То прошлое вижу, то будущее.
– Да, я уже знаю. Редкий дар, берегите его. А почему Мотылек?
Соседка ободряюще гладит меня по плечу и отвечает:
– Легкая, светлая, юная. Ищет себя, как мотылек ищет свет.
– Насколько юная?
– Двадцать первый цикл, Ваше Превосходство.
Неприятно, когда вот так обсуждают, даже если не говорят ничего плохого. Будто я манекен в витрине магазина. Хотя сама виновата. Стою, молчу. Пока собираюсь с духом, чтобы ответить, дверь в палате снова открывается:
– Ваше Превосходство, коллегию можно отпускать? – вежливо интересуется главный врач.
– Нет, я сейчас приду, – отвечает генерал и я, наконец, решаюсь посмотреть на него. Строгий и отстраненный, но взгляд цепкий. Настолько, что теперь я, наоборот, не могу от него оторваться. И удивительно, что чем больше смотрю, тем слабее становится страх. Я половину жизни любила придуманный образ, и теперь он стоит передо мной. Живой и настоящий. Такой, каким и вообразить не решалась. Силой от него веет, решимостью, злостью. А внутри, будто тьма клубится. Холодная и бездушная. Эталонный правитель. Очень правильный.
– Рад был познакомиться, – сухо говорит генерал и прощается, слегка наклонив голову.
Дверь за ним закрывается со щелчком, а у меня за спиной вздыхает Поэтесса:
– Ох, какой мужчина.
– Да уж.
Сажусь на кровать и поджимаю под себя ноги. От нервов озноб разбирает. Если не успокоюсь, ночью снова увижу кошмары. Не глотать же транквилизатор из-за того, что неожиданно столкнулась в коридоре с генералом?
– Это на него похож твой дух-паразит? – не унимается Поэтесса.
Тоже садится на кровать и достает расческу.
– Да.
«Разве похож?» – немедленно раздается голос в моей голове. Вспомнили про него, явился.
«Точная копия».
«У меня нос короче и уши не так торчат».
Причина моего диагноза. Воображаемый друг, которого вижу и слышу только я. В истории болезни упомянут под своим именем – Юрао. Когда я впервые осознала, что часть моих мыслей – вовсе не мысли, а чужой голос. То, чтобы не сойти с ума, как могла облекла его в форму. Представила живым цзы’дарийцем. Таким, как единственный образ, что был в тот момент перед глазами. Плакат с портретом генерала висел на стене в моей комнате. Я влюбилась в него совсем маленькой девочкой и вот мы все встретились. Настоящий генерал, вымышленный и я, влюбленная в того, кто остался на плакате. Беда.
– А ведь он смотрел только на тебя, Мотылек, – с тоской говорит Поэтесса, расчесывая кудри.
– Смешно ему было, вот и разглядывал, – огрызаюсь я. – Какой глупый маленький зверек.
– Нет, я согласна, что ты молодая и глупая, но смотрел он на тебя, как на женщину.
Громко фыркаю и закатываю глаза.
– Зря не поднимала взгляд, – добавляет Поэтесса. – Тоже бы заметила.
– Бред, – качаю головой. – И давай больше не возвращаться к этой теме. Я узница психбольницы. Вся моя жизнь – кровать, тумбочка и туалет. Здесь нет места влюбленности, отношениям, семье. Это невозможно. Так зачем мучиться, мечтая о том, чего никогда не будет?
Говорю спокойно, но соседка поджимает губы и отводит взгляд. Задела ее. Напомнила еще раз, что смерть бывает и с открытыми глазами. Тихая, однообразная, когда каждый день похож на предыдущий.
– Рано тебя забрали, Мотылек, – вздыхает Поэтесса. – Что такое пятнадцать циклов? Ничего. Вся жизнь была впереди. Полюбила бы, узнала, каково это быть с мужчиной. Ненадолго, конечно, но хоть было бы, что вспоминать.
– Мне и так есть, что вспомнить, – пожимаю плечами. – Например, как в Центр приезжал генерал, и я приняла его за галлюцинацию. А прожить можно и без любви. И уж тем более без близости с мужчиной.
– Ты не права, но я спорить не буду, – ворчит мудрец. – Главное, Его Превосходству так не скажи при следующей встрече.
Дергаюсь и пристально смотрю на Поэтессу. Когда пророк, стихами записывающий предсказания, говорит нечто подобное, то отмахиваться и пропускать мимо ушей уже не получается.
– Ты что-то написала? Когда? Покажи.
– Нет, – качает головой мудрец. – Тут не нужен дар, достаточно женской интуиции. Говорю же, смотрел он на тебя по-особенному. С интересом.
Хочется зло сплюнуть прямо на пол. Из мудрецов в звезд превращаемся с такими разговорами. Тем тоже страсть как интересно, кто на кого посмотрел и будет ли что-нибудь между ними.
– Генералы любят чистых и невинных, – продолжает Поэтесса.
– Ты поэтому про мой возраст сказала? – цежу сквозь зубы и раздражаюсь все сильнее. – Знаю, почему любят. Глупая телегония, утверждающая, что потомство женщины будет похоже на ее первого мужчину. Давно опровергли, но генералам отчего-то нравится. Дай им волю – всю планету заселили бы своими детьми. Сколько нилотов у каждого? Интересно, прошение о праве зачать нилота действительно существует? Всех претенденток внимательно проверяют и требуют, чтобы девственницей была? Как в недоразвитых цивилизациях скот выбирают для спаривания.
– Не заводись, Мотылек, – примирительно улыбается соседка, – твое прошение о праве зачать от генерала все равно отклонят. Диагноз.
Проклятый психиатрический диагноз, превращающий меня в генетический отброс. Медленно выдыхаю и считаю про себя. Невроз скоро пройдет, я справлюсь сама. Лишь бы ночью не вернулся, я устала просыпаться от крика. И Поэтессу мучаю, хотя она не пожаловалась ни разу.
– Мотылек, – зовет старший санитар, просунув голову в открывшуюся дверь, – на выход.
– Куда?
Могла не спрашивать. Весь о моем отвратительном поведении дошла до главного врача, и меня ждет устное порицание. Надеюсь, карцер не заслужила, но это на усмотрение лечащего врача. Могут и как рецидив записать в рапорте. Одергиваю рубашку и подхожу к двери.
– Генерал зовет, – хмуро сообщает Децим Вар, а у меня пропадает дар речи.
– Быстро, – усмехается Поэтесса. – Иди, Мотылек.
– Только без глупостей, – предупреждает старший санитар, выпуская меня в коридор.
Да куда уж теперь. Буду тише больного в кататоническом ступоре. Вот у кого нет проблем с дисциплиной.
Глава 2. Наши маски