Рано или поздно вместо того содержания бытия в возможности, которое предложено общественным БВВ субъект приходит к своему бытию в возможности, которое он и воспринимает как истинное, как защитный механизм от смерти, от реализации смерти в своей жизни. Усмешка судьбы состоит в том, что какое бы бытие в возможности не было выбрано нашим фигурантом, оно всегда будет им воспринято как личное и как истинное. Человек – это копия без оригинала, и поэтому он копирует в себя все, что кажется ему в достаточной степени убедительным, чтобы доказать жизнь. Экзистенция как таковая возможна для него только в рамках понимания, в рамках знания. Собственное бытие в возможности, сохраняющее в себе от общественного всего лишь формы и способы выражения, имеет такую убеждающую силу только потому, что субъект не находит ему аналогов в окружающем и потому воспринимает его именно с точки зрения единственно неповторимого и наиболее ему подобного. Как смерть познается в своем подобии, так и наиболее подобное для человека – лучшая форма защиты от смерти. Реализуя свое бытие в возможности в рамках общественных парадигм циркуляции БВВ, человек стремится достичь результатов в области встречного. Это вторая форма по сравнению с подобностью, но так же весьма эффективная с точки зрения убеждения и успокоения себя самого в том, что жизнь не есть вечный путь к смерти, простая парадигма реализации простого бытия в возможности, к тому же еще страдающая однородностью элементов. И, если народ или нация в своем стремлении к абсолютной встречности идет на экспансию, на войну и прочее, то человек определяет свою агрессию вербальными рамками. Существует, правда, и обратный вариант, когда не создано индивидуального собственно – уникального бытия в возможности, но экзистенциальные страхи достаточно велики, тогда отсутствие своего подобия, отсутствие внутренней согласованности компенсируется неуемной жаждой к встречности, проявляется так называемая «порочная воля». Данное явление в одинаковой степени проявляется как у малых детей, так и у самых опасных социальных субъектов – тиранов, матерых преступников и прочих «волевых личностей». Все это во многом проявления организационного дисбаланса по парадигме бытия, то есть когда все четыре причины неуравновешенны, как по силе своего воздействия, так и по объему содержания. В случае с творческой гениальностью явно преобладает целевая причина (самореализованное относительно самое себя бытие в возможности), в случае с тираном – движущая, но поскольку целевая не замещена общественным бытием в возможности, а равно своим собственным, в круг «должной реализации» попадает все, что опосредуется мыслью в процессе формирования парадигмы. В принципе парадигма, расширяющая вселенную. Хотя общество здесь всегда пытается бороться с такими разрушителями собственного отдельного бытия в действительности, через признание подобных форм организации социальной материи преступлениями, девиациями.
В принципе, творчество, в части замены бытия в возможности, является высшей формой организации человека перед угрозой такого бытия как смерть. Оно генетически заложено в человеке, первобытный человек именно так создавал наш мир, – уничтожая форму внешнего, превращая посредством своего участия мир в собственную парадигму, изменяя его с целью доказать себе, что он уже не несет в себе смерти, не является бытием в действительности возможности смерти. Все, что создано живыми, несет в себе жизнь, так рождается ценность культуры. И до сих пор все, что связано с умершим, как правило, инстинктивно исключается из жизни живых, все, что не обезличено все той же культурой.
Мир природы для человека всегда был враждебен, поэтому, естественно, что механизмы опосредования мира и первичного формирования бытия в возможности связывали сам мир со смертью, видели в мире враждебность и смерть, реальную возможность реализации смерти здесь и сейчас. Появлялась необходимость создать анти- враждебную среду, в которой были бы циклы, исключающие смерть как следствие обращения к ним, персонификации в них. Нетрудно проследить, что любое начинание в этом отношении приводило к созданию предметности, вещности мира, а соответственно, и управляемости мира, мира уже знакомого и потому возможного для жизни. Философские системы мира в качестве обязательного признака приобщения к миру истины, к миру собственно индивидуального бытия в возможности одним из условий ставили именно отрешение от мира предметности, от мира вещности, видя в нем имманентное продолжение ложно – общественного начала. Этот слепой механический прием в целом достаточно эффективен, но не разумен. Образ жизни общественного – это гарантированность, причем гарантированность, прошедшая многократную шлифовку и «тест контроль» на эффективность. Разбрасывание камней здесь явно лишнее. Но необходимо помнить, что в свое время, в начальные периоды истории, когда само мышление было приковано к формам организации бытия в действительности и было практически первичным (мышление, которое не знало о своей относительности), это был действенный способ освободиться от общественной формы репродуктивности по бытию в возможности. Стоит вспомнить насколько был устойчив античный мир по сравнению с нашими представлениями о прогрессе в сторону улучшения.
Здесь необходимо так же отметить, что сама смерть, продуцируя время, корреспондирует форме восприятия любого бытия в возможности понятие авторитетности. Неизбежность смерти и время рождают понятие авторитетности и проверенности. Отсюда уважение к старшим и авторитет всего того, что дошло до нас сквозь века. Время в этом случае – лучший копир для неискушенного сознания. Мир античности, соответственно, тот мир, который не знал другого мира и жил в идеальных условиях известности, был обязан следовать традиционности в том смысле, в котором он знал преемственность. Желание стоиков и киников и прочих «нищих» отойти хотя бы внешне от этой преемственности, наполненной самой высочайшей алеантностью был вполне оправдан.
Однако сегодня рождение нового сознания в индивидууме всегда сопряжено не с отказом от внешнего, а скорее с модернизацией последнего.
3. Вообще же сегодня в мире равенства и силы мысли общества, следует проводить различия между людьми не на основе внешнего сравнения, функционального, тяготеющего к структурализму, а на основе того, как человек, как система самоорганизуется в отношении того, что он есть перед неизбежностью реализации тех или иных форм общественного бытия в возможности. Как мы уже говорили, смерть хотя и является завуалированной формой такого ОБВВ, но в то же время это наиболее эффективный, а главное первичный показатель и основа формообразования человеческого. Если и определять условия генезиса человека их можно определить так: смерть от всего, мысль, защита, желание безопасности.
Поэтому в принципе, что бы ни происходило, какие бы формы экономического, государственного устройства не сменяли друг друга, бытие смерти всегда будет определяющим фактором в самоорганизации человека, суммы человеков.
Первая группа индивидуумов – слуги общественного бытия в возможности. Эти люди не приоткрывают значение тех понятий, которыми живут. Везде видна согласованность и некоторая логичность. Детализация во времени и пространстве так же носит точный и верный характер. Индивидуальность ограничивается знанием собственного имени, анкетными данными, суммой желаний, потребностей, удовлетворение которых приносит удовольствие. Сфера убеждений так же носит общественный характер. Сфера ценностей ориентирована на общественные формы организации социальной материи, расположена в сфере общественных различий.