Современное представление о социуме, насквозь зашоренное материально- диалектическими основами познания, не справляется с динамикой жизни и развития мира. Мир, как форма катастрофы, вполне устраивает современность. Но вечность мира, как и отсутствие смерти для человека, – вещи вполне очевидные с точки зрения именно конечного, не общественного познания (известно: ни одна вечность не длится дольше жизни человека; пока есть человек – нет смерти, когда наступает смерть – нет человека). Мир, как поле для форматирования социального, социума, будет всегда сохранять в себе свойство изменчивости того типа, который невозможно уложить ни в какие концепции и представления разумности политически выгодных действий.
Именно поэтому стоит попытаться. Но не для того, чтобы быть мечтою о самом себе, а попытаться изменить мир уже только потому, что это естественное право каждого человека, не требующее разрешения и одобрения. Мир развивается благодаря тем личностям, которые берут на себя право его проектировать и менять. И, если не убивать в себе силу веры в себя, если следовать одной только лишь возможности, идее того, что именно тебе-то и удастся изменить этот мир, то это вполне новый путь к совершенно другому мирозданию. Ведь уже сегодня в западной цивилизации не осталось ничего из того, чем она была, и чем собиралась быть для самой себя. По большому счету, ключ к успешному проектированию социальной системы лежит в основе сознания человека, в позволении себе быть тем, кто знает, как устроено бытие и то, каким оно должно быть. Государственная власть и прочее – всего лишь атрибуты и механизм. Любое высшее должностное лицо любой станы, без внутренней веры в свое знание о том, какой должна быть социальная система, больше похож на своевольную обезьяну, чем на того, кому стоит довериться.
Социальная система – это и результат, и поле для реализации собственности духа, поэтому надо быть легче. Ничто в этом мире не стоит собственности разочарования в самое себя. Удивительно то, что в основе всей той сложности, которая предстает перед человеком в момент познания мира, вся эта организованность, распутывание которой иногда занимает годы и приводит в совершеннейший трепет, в основе всего этого лежит простая способность человека быть носителем идеальных объектов в отрыве от их непосредственного восприятия. Человек, любой человек, несет в себе все свое прошлое, все то, что он уже в настоящий, текущий момент осознания не может связать с наличной действительностью, которая ограничивается часом, днем, временем пробуждения и сна. Ранее люди все то, что было им сопутствующим, символизировали в Богов, переживали жизнь путем ее символизации в мифе.4 Так появлялось многобожие – как форма хранения множественности знания о множественном мире. При этом человеку свойственно осознавать свою ничтожность – именно поэтому так мало философов. Не все готовы быть тлей ради познания, и потому позор тем философам, которые превращают свои истины в гордость и знаки отличия. Человеку свойственно отдавать те образы, которые преследуют его и которым он подвержен. Все управляется Богами, которые приобретают образы. Запад потому так далеко продвинулся в области проектирования социальных систем, что его Боги были похожи на людей. Причина опять же проста: общественное устройство – полис. Человек, образ себе подобного в условиях возможности выживания за городской стеной, не был враждебным абсолютно. Вражда носила не сущностный характер, а волевой. Античные герои ненавидят и убивают друг друга не за то, что они разноплеменники, люди другой веры и прочее, а за свойства личности, которые они размещают в области именно волевого отношения. В то время как на Востоке истребляют по принципу принадлежности к другому племени, роду, и о личностных качествах речи вообще не идет. Воля как форма изменчивости, как область принятия решения, определяющего развитие события, родилась именно на Западе. Впервые именно в силу возможности причастности к политическому управлению не правителя, а любого, кто обладает личностным, а, следовательно, волевым (признается право на собственный мир). Сначала ограниченный имущественным цензом, затем политическими правами и предпочтениями. Но так рождается возможность одного, а значит и каждого влиять на ход истории. Так рождается механика проектирования социальных систем. Личность становится тем, благодаря чему многообразное в явлении (мир возможностей, предоставляемых формами быта общества) упорядочивается определенным образом (выбор профессии, социальной роли). Этим образом становятся личные предпочтения, личная форма уверенности, система доказательств, система доказывания самому себе. Но именно понимание того, как проектируется социум, именно знание о том, как это должно происходить – вот первостепеннейшая задача для Западной цивилизации. Она всецело игровая, построенная исключительно на том, чтобы привлечь зрителя, участника, и ее вырождение в форму безразличия и животности стада есть первое условие ее гибели, ибо Западный мир приходит к тому, с чего начинал Восток. Но Восток – это существование с единственной целью – пронести себя сквозь время и пространство только потому, что условия жизни на Востоке – это в первую очередь условия каждодневного выживания, где оно и есть жизнь. Запад как форма возможности преодолеть самое страшное (смерть) – это удел мирской жизни. Если где и стоит жить не богобоязненным, то на Западе, если где и стоит создать новую религию, то на Западе. И ужас не в том, что нет признания и какого-то диалектического линейного целеполагания, или чего-то, что давало бы возможность расслабиться и проживать жизнь, наблюдая за ней со стороны, изнутри своей уверенности в ее организованности; Запад – это форма возможности роста наших представлений о том, что есть человек, о том что мы есть сами по себе. Но путь Бога – это Восток. Это путь счастья и добродетели жизни. Это путь спокойствия. Не грех, что есть те, кто, веруя в Бога, позволяет себе безверие в отношении самого себя и уверенность тщетности эксперимента познания. Человек и Бог связаны, как создатель и творение, поэтому нет греха в том, кто умер при жизни. Запад либо погибнет, но в современности развития он погубит лучшее в человеке – Восток, либо постепенно потеряет себя в слабости и отсутствии личностей. Регулировать процессы таинства развития того, что очерчено как Западная цивилизация – вот наверное предельность задачи данной работы.
5
Прав был тысячу раз Артур Шопенгауэр – познать таинство человеческого в представлении невозможно, как нельзя увидеть свой глаз без чего-либо отражающего. Сама по себе простейшая позиция и успешность любой религии-сообщения (не основанной на ритуальности, а, следовательно, на чувственности) разбивает любую логику тем, что Бог – однозначно не человек. Познать человека невозможно. Знание о человеке, сообщенное самим человеком, мягко говоря, в его предельности бессмысленно, если, опять же, не является формой ритуальности и канонизированности (предмет управления и формализации человека как вещной атрибутики). Но вот слово Божие – форма удовлетворения самого лютого запроса самопознания, при том, что субъект высказывания однозначно не связывается с пониманием человека, но больше человека. Ведь тотемность проигрывает именно с ростом технических возможностей человека. Научившись покорять стихии и убивать любое животное, человек перестает верить в тотем, он перестает верить в многобожие, экспериментально проверив свою силу над тем, что кажется непреодолимым. Возведя себя в Бога, сделав себя Богом, самые жесткие правители понимают комедийность этого маскарада. Но появление Бога как того, что есть непознанное в такой же степени, как повелевающее, как то, что настолько далеко от человека, что и полет Гагарина не есть форма его отрицания – это серьезный шаг на пути познания человека. Это первое ценностное познание человека – через форму незнания. Это первый шаг на пути предписания дельфийского оракула – познай себя. Если ранее люди себя в основном испытывали, то с религиями-сообщениями они стали себя познавать. И пусть христианство не удержалось в лице своих последователей и предало гностицизм забвению, сотворив из Иисуса Христа фетиш, но в целом, это прорыв. Философскую ценность религии не осознают до сих пор. Какую только чушь не сказали в отношении религии. Но не надо забывать, человек – импульсное животное. Сохранять присутствие философского духа при течении жизненных обстоятельств – невозможно. Необходим modus vivеndi, который изолирует саму жизнь, делая знание философа безжизненным и отвлеченным. Карикатура философии была бы очевидной и до сих пор, если бы мы пользовались клинописью.