Но потом вернулись французы. Разве мог я оставить тех, кто крестил меня в трудное для меня время?
И, поглаживая рукой свое ожерелье из медалей и крестов, он продолжил:
- У нас, воноланцетов, крещение прошло хорошо, а гуронам оно принесло несчастье. Почти все они умерли от оспы или были убиты ирокезами. А мы, мы - воноланцеты.., и это не то же самое, что гуроны!
Старик Шеплей также очень любил поговорить с Анжеликой. Он ей рассказывал все, что знал о растениях. Он охотно делился своими знаниями и спорил с ней, когда она скептически относилась к его верованиям. Ознакомившись с лекарственной книгой, которую она постоянно носила в своей походной сумке, он неодобрительно отозвался об использовании ею белладонны, этой дьявольской травы, которая росла в саду богини мрака Текаты.
Зато он очень любил аврому, "эту великолепную траву, находящуюся под влиянием Меркурия, и достойную гораздо большего уважения, чем то, которое ей оказывают".
В этих коробочках содержится чудодействовенная власть небесных светил. Он утверждал, что, например, медь, вербена, голубь находятся под знаком Венеры.
А по поводу чертополоха он говорил:
- Это трава Марса, которая находится под знаком Ареса и излечивает от венерических болезней, так как Арес испытывает неприязнь к покровительствующей этим болезням Венере. Много этого чертополоха я продаю морякам. Они покупают его под предлогом, что у них на корабле чума, но я-то знаю, зачем он им нужен...
При этом он снова вдруг начинал говорить как настоящий ученый. Он знал латинские наименования почти всех трав, которые применял. И среди всякого рода колдовских книг в глубине его старого сундука находился один экземпляр книги знаменитого ученого Эмилиуса Мацеса "Полезные растения" и другая замечательная книга: "Руководство по врачеванию недугов".., настоящий кладезь знаний.
Так прошло два дня. Словно потерпевшие кораблекрушение, они не знали, что их ждет впереди.
Днем на юго-западе была видна искривленная линия берегов. То там, то сям проступали серые пятна. Все это было как бы растворено в нежном сине-розово-белом, как тонкий фарфор, воздухе, нависавшем над бухтой...
Серые пятна свидетельствовали о пожарах, зажженных индейскими факелами.
Горели Фрипорт, Ярмут и все расположенные вокруг них селения. Под угрозой находился Портленд.
Все это было далеко отсюда. Слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть толпы обезумевших от ужаса людей, ищущих спасения в водах залива. Паруса появлялись и исчезали. И издали их трудно было отличить от белых крыльев снующих взад-вперед чаек, бакланов и буревестников.
Птиц было столько, что, несмотря на яркий свет июньского солнца, то и дело как бы наступали сумерки, когда небо покрывалось, словно гшантским полотнищем, тысячами крылатых охотников, которых влекли сюда косяки трески, сельди, тунца, макрели, приплывших метать здесь икру. Большой Массачусетский залив был подобен рогу изобилия, широкая часть которого смыкалась с Атлантическим океаном, узкая переходила в богатый рыбой и опасный для мореплавателей Французский залив с его гигантскими прибоями.
Когда наступил третий день их пребывания на косе Макуа, Кантор сказал своей матери:
- Если завтра ни один корабль, ни одна лодка не бросят якорь в этом проклятом месте, я пойду пешком. Я пойду вдоль берега на восток. Буду прятаться от дикарей, если попадутся по пути реки, то переплыву их на лодках, которые найду где-нибудь на берегу, и в конце концов дойду до Голдсборо. Один я буду привлекать меньше внимания, чем если бы мы шли всем табором.