Иногда, вот как сегодня, дед заботливо подсказывал надеть шапку, чтобы, как в школе рассказывали, солнечный удар не получить. Но в этот раз шапка меня не спасла. Причиной, наверное, было то, что я и без того чувствовала себя плохо. Когда я прямо на огороде потеряла сознание, дед быстро позвал Анастасию Ивановну, нового фельдшера. Слушала их, уже придя в себя, хотя показывать этого не хотела, потому едва приоткрывала глаз. Я вообще любила болеть. Тогда меня не били, вкусно и сытно кормили. По крайней мере, дед не забывал этого делать.
– У девочки ангина, – констатировала белокурая, голубоглазая женщина.
– Ээ, – дед, хоть и военный, всегда терялся в случае, если с его близкими случалось подобное. – Ангина же на сердце дает осложнения.
– Увы, – согласилась Анастасия Ивановна. – Но вы не переживайте, организм молодой.
– Это да… – он вздохнул, – Анька, уйди.
От этого возгласа мои глаза сами собой открылись.
– Ну вот, пришла в себя, – заметила Анастасия Ивановна. – Что ж ты так дедушку пугаешь?
Я хмыкнула и отвернулась, стиснув зубы: «Пугаю я его, как же? Не все ли ему равно. На огород же ОН отправил больного ребенка».
– Значит так, – заключила она и записала что-то на бумаге. – Постельный режим, калина, малина, мед, молоко теплое с медом, а через пять дней ко мне. Будет хуже – зовите. – Она мне улыбнулась так же ласково, как врач в Киеве, и я улыбнулась ей. – Не болей, моя хорошая, – и Анастасия Ивановна вышла.
За ней быстро пошел мой дедушка. Я услышала обрывок их разговора:
– У нее с сердцем проблемы серьезные. Порок сердца.
– Ростислав Андреевич, – ее голос был спокойным и не удивленным или обеспокоенным, – вы девочку берегите. Особенно в период полового созревания, то есть формирования всех органов. И ходите иногда в церковь.
Даже я тогда улыбнулась: «Дедушка и церковь – несовместимые вещи».
– Даже рак на последней стадии излечим, если верить. Берегите ровесницу горькой звезды.
– Набожная какая-то, – буркнул дед, зайдя ко мне в комнату. – Медикам виднее.
– Дедушка, – спросила я, ведь вопрос о моем сердце меня тоже интересовал, – а я умру?
– Подслушивала, значит, – снова пробурчал он.
– Но, дедушка.
– Снежа, все мы когда-нибудь умрем, – он так всегда «включал философа», как говорил Олег.
– Да, деда, – нетерпеливо просипела я, – кто-то раньше, кто-то – позже. Но я рано, да?
– Я сейчас молока куплю пойду у Петровны, а ты лежи. И попробуй только куда-то махнуть со своими дружками – точно помрешь рано, – заверил он и быстро ушел.
Тогда у Натальи Петровны молока не обнаружилось, как раз корова телилась. А дедушка, сев на скамейке у нашего забора, пригорюнился – я в окно видела. Но тогда мы снова нашли помощь в лице нашего фельдшера. Она села рядом с дедушкой и протянула ему трехлитровую банку еще теплого молока и баночку меда. Когда он зашел в нашу с мамой комнату с кружкой парного молока, то с уважением рассказал мне об этом.
– Если ей помогает, то пусть верит. Она молодая еще, – сказал он, – это мы – люди советские, нам это в диковинку все.
– Дедушка, а советские – это какие-то особенные люди? – спросила.
Он сел на край моей кровати. Мама куда-то снова ушла, раз дед покосился на ее кровать и вздохнул.
– Да нет, Снежка, люди, как люди. Может, более самоотверженные, более правильные, но в чем-то немного… слишком верящие в правоту власти.
– А ты в это не веришь? – спросила с любопытством.
– И я верил.
– А власть всегда права?
– Власть – это те же люди, но которым эта самая власть голову кружит, и тогда они перестают быть людьми, – путанно пояснил дед.
– А кем же они становятся? – недоуменно посмотрела на него.
– Машиной, отдающей приказы, не задумываясь, чем это грозит людям, не наделенным властью.
– Хм, – только и сказала я.
– Ты молоко допила? – вдруг спросил он.
Я кивнула. Тогда он принудительно привалил меня к подушке и укрыл одеялом под самую шею. Этого ему показалось мало, и он пошел взял шерстяной шарф, которым обмотал мне горло. «Чего-то болеть мне уже не хочется», – уныло подумала я.
Тихонько открыв калитку, чтобы никто меня не заметил, прокралась к печке и намазала лицо сажей. Если оно будет грязным, то меня отправят помыться, а вот если дед обнаружит синяк, то мне уж несдобровать. А так можно день не попадаться на глаза, а в случае чего сказать, что сажа не отмывается, или что это такой загар. Главное, чтобы дед не полез меня отмывать, а то он и шкуру сдерет, а мне и без того больно. Хотя пока можно еще сказать, что с одной стороны обгорела на солнце, а вот когда синяк приобретет цвет баклажана, то будет весело…
Я натянула рукава кофты, чтобы не видны были содранные локти, а колени так же припорошила сажей. Их и вовсе можно не отмывать. Скажу, что все равно в огород пойду.
– Ах ты свинья! – Мама, как всегда, «любезна».
Я скривилась:
– Сейчас умоюсь, мам, не кричи, пожалуйста.
В кухню вошел дед и отпрянул, когда увидел меня такую красивую. «Переборщила, видать», – дошло до меня.
– А это что за мара? – строго спросил он.
– Деда, мы Олегу помогали печку чистить, – я кривовато улыбнулась.
– Да? Это до того, как вы у Степанишны яблоки воровали или после? – невозмутимо спросил он, рассматривая лозину.
«Уже наябедничала. Карга старая», – подумала я. Но идти следует до конца:
– И до, и после. И мы не воровали, мы собирали те, которые упали возле забора. Что, запрещено?
– Запрещено! – крикнул он. – И врать запрещено!
– Опять хлестать будешь? – от безнадеги сказала я.
– Толку? – спросил он.
– Вот и я о том же, – с надеждой закивала головой, – без толку. Я ж на зло потом буду.
– Серьезно? – он ухмыльнулся. – Это если силы останутся.
– Мне кросс сдавать? – с ужасом спросила я. – Я даже на физкультуре не бегаю.
«Бегаю только от некоторых собак, от нашего участкового и от Степанишны», – вслух эту, мысль, разумеется, не озвучила.
– Да нет, – он весело на меня посмотрел, – что ж ты у Олежки печку чистишь, а дома нет?
И дома нужно.
«Великий педагог: печь помой, на крышу залезь – дымоход потряси, а потом драй полы, конечно», – я аж застонала от объемов предстоящей работы.
– Давай, давай.
«Хорошо, хоть Анастасия Ивановна бутерброд дала. Дед снова забыл, что детей кормят вообще-то», – и, вздохнув, принялась отрабатывать повинность.
Глава 2
Скажи мне, кто твой друг…
Утром сил было еще меньше, чем после того, как закончила все дела по дому, но мы с Олегом, Русланом и Женькой договаривались встретиться с девчонками с «Десны» и пойти исследовать базу за «лягушатником». «А это такое место…», – я мечтательно потянулась на кровати: вылазки и бродения по всяким заброшенностям – это моя слабость. Почему-то они всегда заканчиваются не очень хорошо, но в детстве и море по колено.
Одна такая вылазка, а была она в Киеве, закончилась травматологией и постановлением меня на учет в столичном РУВД. Обидно, конечно, так по глупости и так попасть… Помню, уже дома, дед хлестал меня очень долго. И злой был такой, как никогда, наверное. Он орал: «Лечиться поехала она! Воровка несчастная!»
А дело было так… Олежка, Женька и Руслан – мои закадычные друзья, и «очень плохие парни» нашего села приехали меня проведать в Киев.
Их считали отпетыми, а я думаю, что они и есть настоящие друзья. Из нашей компании я была младшей, но они ко мне привыкли. А как не привыкнуть, если еще с пяти лет таскалась за ними «хвостом». Первое время они меня прогоняли, но не били. Потом я стала активным участником их «дебатов» и проказ. Сначала они «брали меня на дело» в шутку, а потом и всерьез. Дела у нас были разные – клубники с соседской грядки подсобирать; на яблоню забраться, не на свою, безусловно; залезть в окно школы и украсть задания для контрольной. Кстати, последнее было самым ответственным, и, надо сказать, я справилась с ним блестяще. Правда, старшеклассники удивились, почему пятилетний чумазый ребенок бродит по коридорам школы; думали, что я чья-то учительская и потерялась, поэтому помогли мне найти кабинет математики, где моя якобы «мама» оставила мне покушать. Стоит отметить, что задания поменяли прямо перед контрольной, и мальчишки схлопотали «пару», но это уже не моя вина была.