Вот так я встретилась с Ангел, моим ангелом, моей спасительницей.
С Беном Эмили познакомилась не где–нибудь, а на курсах парашютистов. Поначалу она едва ли замечала его: он держался таким тихоней, — и, когда они оказались в одной машине, отправляясь на крохотный аэродром, разговора особого не затевали. Еще одним пассажиром был Джереми, высокий худой парень весь в пирсинге, который, казалось, был чересчур нетерпелив и несобран, чтобы благополучно прыгнуть из самолета на парашюте. Весь час в пути Эмили не переставала думать о том, как ее угораздило оказаться в таком положении. Ее приятель, Дэйв, убедил ее, что так надо для целей благотворительных, только все равно теперь, когда дошло до того, что надо с самолета прыгать, затея эта казалась ей безумием. И зачем она сидит в тесноте на заднем сиденье видавшей виды машины Дэйва с этим сложенным в несколько раз дылдой Джереми? Не лучше ль ему было сидеть на переднем сиденье, где места для него побольше? Ей пришло в голову, что Бен, наверное, стесняется ее, может, потому и настаивал, чтобы сидеть на месте пассажира, но потом она одернула себя, велела не быть глупой: никогда и никому не была она интересна, — хотя истина, признаться, состояла как раз в противоположном. Когда она заметила у Бена сзади на шее, сразу под волосами, мерзкий вздувшийся чирей, она пожалела его: бедняге то и дело приходилось поправлять куртку в попытках прикрыть болячку, однако он не решился сделать самое разумное, поднять воротник — так было бы незаметно. Она понимала: он чувствует, что она глазеет на него, — а потому старалась не смотреть. Это хоть как–то отвлекало от мыслей о том, что ей вскоре предстояло совершить, и чем больше она старалась не обращать внимания, тем сильнее чирей притягивал ее взгляд, а может, притягивал его обладатель, как она после догадалась. Ее била дрожь, хотя в машине было невыносимо жарко: какие–то там нелады с обогревом. Эмили была сама не своя.
Аэродром скрывался среди сельской чересполосицы позади рядов высоченной живой изгороди между зелено–желтыми полями. Когда они въезжали на аэродром, маленькие самолеты походили на коров, сбившихся в одно стадо. По трем сторонам прямоугольника были устроены ангары под гофрированными оцинкованными крышами: один для укладки парашютов, второй для хранения самолетов ночью, а в третьем находилась зона отдыха для парашютистов, которым зачастую долгие часы приходилось проводить в ожидании, пока разойдутся облака. Эмили слишком нервничала, чтобы подумать о том, во что можно поиграть, и вместо этого, извинившись, присела в уголке с кружкой горячего чая и книгой (слава богу, не забыла захватить ее с собой): порой чтение оказывалось единственным способом отвлечься. Подошел и присел рядом ее приятель, Дэйв, взялся подбадривать ее своими дурацкими шуточками («От чего утка плавает? От берега. А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало — кто остался на трубе? И» и так далее), Эмили же, хотя и смеялась, но только открыто не пеняла ему за то, что он втягивает ее в такое занятие; в конце концов парень понял намек и оставил девушку в покое. Она сидела тихо, чувствуя себя попавшей в ловушку и одинокой, тогда как другие ожидавшие очереди на прыжок с парашютом, похоже, находили удовольствие в скуке, сражаясь на бильярде, и резались в «эрудит». Может, будь Эмили на своей машине, она даже и уехала бы, извинившись, но ее завезли куда–то в открытое поле где–то в чеширской деревенской глуши, едва ли ей удалось бы выбраться домой, и в любом случае она набрала столько денег на благотворительность, что теперь, по совести, должна пройти через это, — подвести людей она не могла. Сжав книгу покрепче, она попыталась сосредоточиться на чтении, попробовала не думать о волнующем, да только разум у нее то и дело пробкой вышибало: это ведь не тренировка, на этот раз ей не с помоста в спортзале надо будет скакнуть, ей прямо в небо прыгнуть предстоит, и теперь, после того как она самолетики увидела, всё это ей таким реальным кажется.