На лице вождя появилось нечто вроде угрожающей усмешки. Фомм поспешил вставить вопрос прежде, чем предводитель гончаров успел выпалить какую-нибудь гневную угрозу: «Скажите – где находятся ваши обжиговые печи?»
Вождь сосредоточил на нем каменный взор: «Изделия ежемесячно обжигаются Великим Пламенем. Мы складываем утварь в пещерах. На двадцать второй день из недр поднимается всепоглощающий огонь. Целый день ревет и полыхает белое пламя. Еще через две недели пещеры остывают достаточно для того, чтобы мы могли спуститься и забрать утварь».
«Очень любопытно! – сказал Ковилл. – Я хотел бы взглянуть на ваши полуфабрикаты. Надо полагать, горшки внизу, в этом сарае?»
На лице вождя не дрогнул ни один мускул. «Никому не разрешено заглядывать в мастерскую, – медленно произнес он, – если он не гончар, и даже в таком случае он обязан сначала доказать, что стал матером ремесла».
«И каким образом демонстрируется такая квалификация?» – беззаботно поинтересовался Ковилл.
«Достигнув четырнадцатилетнего возраста, гончар выходит из родного дома с молотком, ступой и кульком извести из жженых костей. Он обязан добыть глину, свинец, песок и шпат. Он обязан найти железо для коричневой глазури, малахит – для зеленой и кобальтовую руду – для синей, после чего он должен истолочь в ступе глазурь, сформовать и украсить плитку и поместить эту плитку в пещеру Великого Пламени. Если у него получится удачная плитка – если ни глина, ни глазурь не растрескаются – ему позволят зайти в длинный склад и познать тайны ремесла».
Ковилл вынул трубку изо рта и с некоторой иронией спросил: «А если плитка треснет?»
«Нам не нужны плохие гончары, – ответил вождь. – Но известь из костей всегда пригодится».
Фомм поглядывал на осколки цветной керамики: «Почему вы не используете желтую глазурь?»
Вождь широко развел руками: «Желтую глазурь? Она неизвестна! Ни одному гончару еще не удалось раскрыть ее секрет. Железо дает желтовато-рыжий оттенок, серебро – серовато-желтый, а сурьма выгорает в Великом Пламени. Чистый, насыщенный желтый цвет, цвет солнца… О, это мечта!»
Ковилла не интересовал этот вопрос: «Что ж, если вы не желаете показать местные достопримечательности, нам пора возвращаться. Помните, однако – если вам потребуются материалы или какое-нибудь оборудование, я могу их достать. Может быть, смогу даже узнать, как приготовить вашу драгоценную желтую глазурь…»
«Невозможно! – прервал его вождь. – Как вы можете решить загадку, над которой тысячи лет ломали голову гончары всей Вселенной?»
«…Но никаких убийств я не допущу, – спокойно продолжал Ковилл. – И если для этого потребуется остановить все ваше гончарное производство, я это сделаю».
Глаза вождя вспыхнули: «Вы смеете нам угрожать?»
«Если вы думаете, что я не смогу осуществить свою угрозу, вы заблуждаетесь, – сказал Ковилл. – Я сброшу бомбу в жерло вулкана, и вся гора обвалится на ваши пещеры. Межпланетная Система защищает любого человека на любой планете – а это значит, что она защищает, в том числе, ми-туунов от племени гончаров, похищающих ми-туунов ради их костей».
Фомм тревожно потянул начальника за рукав. «Садитесь в вертолет, – прошептал он. – Они не на шутку разозлились. Через минуту-другую на нас набросятся».
Ковилл повернулся спиной к набычившемуся вождю и решительно забрался в кабину. Беспокойно оглядываясь, Фомм последовал за ним. Взгляд вождя свидетельствовал о готовности напасть, а Фомм не испытывал никакого желания стрелять в гончаров.
Он передвинул рычаг сцепления; лопасти ротора врезались в воздух – вертолет поднялся, оставив внизу молчаливую троицу горцев в серых бурнусах.
Ковилл удовлетворенно откинулся на спинку сиденья: «С такими людьми можно обращаться только таким образом: а именно, с позиции силы. Только тогда они начинают тебя уважать. Достаточно проявить любой признак слабости, и они это почувствуют – это неизбежно – и тогда тебе конец».
Фомм ничего не сказал. Методы Ковилла могли привести к желаемым результатам сегодня, но в долгосрочной перспективе его подход представлялся близоруким, нетерпимым, лишенным всякого сочувствия. На месте Ковилла Фомм подчеркнул бы способность Бюро предоставить подходящий заменитель извести, полученной из костей, и, возможно, помочь в решении каких-либо технических проблем – хотя, судя по всему, местные гончары действительно были мастерами своего дела, полностью уверенными в своих способностях и возможностях. Тем не менее, им все еще не давался секрет изготовления желтой глазури.
Вечером того же дня Тамм вставил в переносной просмотровый прибор микрофильм из библиотеки Бюро, посвященный гончарному делу, и усвоил все доступные на эту тему сведения.
Любимый проект Ковилла – строительство небольшой атомной станции для электрификации Пенолпана – занял у него несколько следующих дней, хотя он работал неохотно. Пенолпан, с его каналами, мягко освещенными желтоватым светом масляных фонарей, с его садами, мерцающими огоньками свеч, с его ароматом распускающихся по ночам цветов, был поистине сказочным городом. Электричество, двигатели, флуоресцентные лампы, автоматические насосы – все это, несомненно, нанесло бы ущерб очарованию Пенолпана. Ковилл, однако, настаивал на том, что планете оказалось бы только полезным постепенное внедрение достижений чудовищного промышленного комплекса межпланетной Системы.
Дважды Фомм проходил мимо гончарного рынка – и дважды задерживался, чтобы подивиться на мерцающую утварь и поговорить с девушкой-продавщицей, расставлявшей изделия на полках. Ее красота, ее изящество и очарование, привитое ей жизнью и традициями Пенолпана, безудержно притягивали Фомма. Она интересовалась всем, что Фомм мог рассказать о других планетах, и Фомм – молодой, влюбчивый и одинокий – со все возрастающим волнением ожидал повторных встреч с этой красавицей.
Некоторое время Фомм был занят сверх головы выполнением поручений Ковилла. Пора было представлять отчеты в центральное управление, и Ковилл поручил их подготовку Фомму, а сам либо дремал в плетеном кресле, либо курсировал по каналам Пенолпана в своей особой красно-черной лодке.
Наконец, однажды вечером, Фомм отбросил ведомости и пошел прогуляться по улице под сенью развесистых каотангов. Он прошел по центральному базару, где бойко торговали оживившиеся с наступлением прохлады лавочники, повернул по тропе, спускавшейся к каналу с поросшими мхом крутыми берегами, и вскоре оказался на гончарном рынке.
Но он тщетно искал девушку-продавщицу. Вместо нее покупателей молча ожидал тощий субъект в черной куртке. В конце концов Фомм спросил его: «Где же Су-Зен?»
Продавец колебался и не спешил с ответом.
Фомм сгорал от нетерпения: «Так что же, где она? Больна? Или больше здесь не работает?»
«Она ушла».
«Ушла? Куда?»
«Ушла к предкам».
У Фомма мороз пробежал по коже: «Как вы сказали?»
Продавец опустил голову.
«Она умерла?»
«Да, умерла».
«Но… как, почему? Она была здорова только вчера или позавчера!»
Продавец – типичный ми-туун – не хотел больше ничего объяснять: «Смерть приходит разными путями, землянин».
Фомм разгневался: «Скажите мне! Сейчас же! Что с ней случилось?»
Ошарашенный внезапной яростью Фомма, продавец выпалил: «Гончары призвали ее в холмы. Она ушла, но скоро будет жить вечно, ее дух воплотится в сияющем стекле…»
«Подождите-ка, подождите! – прервал его Фомм. – Что же получается? Ее забрали гончары – живьем?»
«Да, живьем».
«И других вместе с ней?»
«Еще троих».
«И все они были живы?»
«Все».
Фомм со всех ног вернулся в Бюро. Ковилл случайно оказался в управлении – он проверял отчеты Фомма. Запыхавшийся Фомм сообщил: «Гончары снова занялись похищениями. Только вчера утащили четырех ми-туунов».