«Ну достал, кролик», – громко сказала она телефону.
Федька Тепляков был высоким и толстым очкариком с короткими волосами и кривой челкой. Федя гордился своими 120 килограммами веса. В одежде он выглядел солидно, а без одежды – смешно и чересчур жирно. От него всегда пахло потом и грязными носками, несмотря на то, что Фёдор поливал себя половиной бутылька дёшевой туалетной воды «Финская красавица», что продаётся в переходе «Карла Маркса» двумя пройдохами-гастробайтерами. Случилось так, что Федька был другом брата Аньки – Андрея. Они вместе учились в институте железнодорожников. Федьке очень нравилась Анька. Он, можно сказать, влюбился в неё с первого взгляда с того самого момента когда увидел её в очень ветреную погоду с задранной ветром юбкой в парке. Тогда он так и не решился подойти познакомится, но не переставал он ней думать, мечтать и гадать на картах. Страдал он от неразделенной любви до того дня, как Андрей пригласил Федьку к себе домой, а там в пижаме по квартире свободно разгуливает лохматая дама его фантазий!
Федька Аньке не понравился с первого звука, изданного его писклявым полуженским голоском. Как не старался он очаровать её своей широкой улыбкой и большими кроличьими резцами, смотрящими в разных направлениях, она осталась равнодушна, не воспринимая Федьку, как возможного претендента на малейшего рода совместное романтическое приключение. На её взгляд, Федьке надо было бы уменьшить свои габариты ровно вдвое, и побывать у хорошего зубоправа. Но иногда она всё же использовала его чтобы сходить в кино или поесть мороженого в кафе «Дядя Морне», когда совсем было скучно сидеть дома одной. Федька надеялся, что со временем его терпение растопит Анькино сердце, как масло горячая сковорода.
Когда телефон замолчал, Анька вернулась на кухню. Открыла холодильник, достала два яйца, отделила желтки, смешала их вилкой и тщательно измазала лицо этой смесью. Когда она вышла из ванной комнаты с ярко-желтой физиономией, Анатолий Лукьянович вернулся с работы и сидел в прихожей, расшнуровывая свои поношенные ботинки.
– Анька, что с лицом? – удивлённо посмотрел он на свою дочь.
– Маску яичную делаю.
– Делать тебе нечего. Только яйца переводишь. Лучше бы пожарила их отцу.
– Платье надо беречь с нову, а молодость с молоду.
– Ну ладно, ладно. Где мать?
– На базар ушла?
– Давно.
– Нет.
Анька шмыгнула в свою комнату и закрыла дверь. Анатолий Лукьянович проследовал в свою спальню, снял рабочую одежду, облачившись в пижаму с разноцветными полосками, после уселся перед телевизором. Лайка, мирно дремавшая под столом, обрадованно выбежала с лаем к хозяину и принялась покусывать его домашние тапки.
– Лянка, обожди, вот мать прийдёт и тебя выгуляет, – отмахивался он от собаки.
Снова зазвонил телефон. Анька быстро сняла трубку. Звонила Наташка из соседнего подъезда, которая была для Аньки что-то вроде компаньона для походов на дискотеки.
– Наконец-то ты позвонила! Я заждалась!
– Я ждала пока Жорик мне звякнет. Сегодня в общаге связисты окончание сессии отмечают.
– Какой ещё Жорик?
– Из школы милиции. Ты его не знаешь. Короче, пойдёшь отмечать?
– Пока родители на дачу не уехали, я гуляю только до десяти вечера.
– После десяти только самое веселье начнётся. Соври, что у Нинки заночуешь. У неё всё равно нет домашнего телефона – звонить бесполезно. Некогда мне говорить – собираться надо! Надумаешь заходи ко мне в семь.
Закончив разговор, Анька с расстроенным лицом пошла смывать маску, запнувшись о бегущую под ноги собаку.
Лянка, радостно лая, побежала к входной двери, встречая Любовь Петровну, которая, не разуваясь, тут же надела на собаку поводок и пошла её выгуливать.
Не особо рассчитывая, что история с ночёвкой у Нинки поможет ей улизнуть из дома и поскакать в общаге сопливых студентов, Анька решила попытать удачу. Любовь Петровна, молча, выслушала дочь, склонив голову набок. Потом строгим голосом объявила, что Анька может пригласить Нинку ночевать к ним домой, и пошла резать окрошку на ужин.
Вся семья Близнецовых собралась за столом отужинать окрошкой, которая до того была жидкой, что требовалось основательно постараться найти малюсенький кусочек колбасы. Анька болтала ложкой в тарелке, хлебая водичку. Как она скучала за деревенской окрошкой своей бабушки, в которой ложка стояла. Любовь Петровна постоянно экономила на еде как могла. За столом она вечно попрекала своего супруга, что он много жрёт. Тот никогда не спорил с женой, только сильно хмурил заросли своих бровей и продолжал медленно жевать, закрыв глаза. Да, в квартире Близнецовых запрещалось класть много сахара в чай, намазывать много масла на хлеб, заваривать часто чай и кофе. Вообще, часто заходить на кухню не поощрялось. Не экономили только овощи, которые Близнецовы выращивали на своём дачном огороде. Правда в прошлом году какие-то непорядочные личности выкопали у них картошку на даче, поэтому весь год этот овощ был редким гостем на столе.
– Ну что, Анька, решила на кого поступать будешь? – поинтересовался отец, ставя пустую тарелку на стол.
– На налогового инспектора
– Это правильно. Тёплое местечко для бездельников, – поддержал отец.
– Как растут налоги с каждым годом. Ну всё ими обложили. Свободно не вздохнуть. Пёрднешь – плати налог, – возмущалась Любовь Петровна, уставившись в телевизор, прилепленным высоко в углу кухни.
– Любаша, добавки бы, – виновато попросил муж.
– Всё ты жрёшь. Никак не нажрёшься. Как хотите, а я приготовила эту кастрюлю на два дня. Андрею оставить надо, когда он домой завтра вернётся, – приговаривала Любка, болтая поварешкой окрошку.
Поздно вечером Любка улеглась в кровать и повернулась спиной к храпящему мужу. Она закрыла глаза, но не могла уснуть. В голове вертелись разные мысли, которые не давали ей покоя. С закрытыми глазами она видела две фигуры под зонтом в майский проливной дождь у метро станция «Студенческая».
– Ты всегда мне нравилась, – тихо журчал голос мужской баритон.
– Почему же я узнала это только сейчас?
– Не судьба, наверное, было быть нам вместе, Люба. Я шёл к тебе с цветами в тот вечер, когда навстречу мне вышел Толька и объявил, что ты выходишь за него замуж.
– Да если бы я знала, что ты…
– Боялся я признаться. Гордый был. Ждал, что ты первая со мной объяснишься. Как глупо, Люба, как глупо. Или мы были просто молоды.
– Да, Андрей, мы были молоды и не осознавали, что молодость быстро проходит, а её ошибки останутся с нами на всю жизнь, – вздохнула Люба.
– Сына-то в мою честь назвала? – спросил он.
– А-то кого же ещё? – засмеялась она.
– У меня с женой вся жизнь прошла как у кота под хвостом. Давно надо было развестись.
– Ой, не начинай жаловаться. Какая-никакая, а детей тебе родила и воспитала. Раньше была хорошая, раз женился, и теперь не говори дурного.
– А у тебя с мужем как?
– Как у всех, Андрюша. Как у всех. Свои печали и свои радости.
– Может встретимся как-нибудь, Любаня?
– А зачем? – с подозрением спросила она.
– Поговорим, поужинаем, – замялся мужчина.
– А о чём нам говорить теперь? О том что было не сказано вовремя? Знаешь, Андрей, я мужа никогда не любила, но никогда ему не изменяла. И не изменю теперь.
Мужчина стоял, молча, опустив голову. К остановке, рядом с метро, шумно приближался трамвай в слабом освещении уличных фонарей.
– Ну, прощай, Андрей. Мой трамвай, – соврала Люба, чтобы поскорее попрощаться со своей первой любовью с которой пересеклась на встрече выпускников.
В пустом, позднем трамвае, который шёл в совсем другом направлении от дома Любы, она встала у заднего окна, обняв поручень, и смотрела, как силуэт Андрея растворялся в дождливой темноте майской ночи.
Анька позвонила в дверь Наташкиной квартиры. Ей открыл высокий, привлекательный парень с голым торсом, от которого приятно пахло одеколоном. Темные глаза спокойно смотрели сверху вниз. Анька смутилась и на пару секунд потеряла дар речи от увиденного.