Зашуршали листья под отдаляющимися шагами, и Курт Штернберг заспешил во след Ласнеру, туда, где приглушенно урчал мотором «хорьх» из гаража гестаповского управления.
Машина тронулась тотчас, лишь шофер убедился, что бригаденфюрер удобно устроился на своем сидении.
– Маршрут прежний, до аэродрома? – не отрывая взгляда от набегающего шоссе, спросил он, когда впереди снова открылось бетонное полотно главной дороги рейха.
Генерал уточнять не стал, заявил только о главном условии:
– И побыстрее! Нужно спешить.
Еще трижды миновали они контрольно-пропускные пункты, пока не оказались в начале взлетной полосы, где уже ревел прогреваемыми моторами транспортник.
– Давай, мой мальчик, – напоследок советник Ласнер пожал Курту руку, когда тот, оставив в чреве самолета чемодан, высунулся из распахнутого проема боковой двери.
Моторы заревели сильнее и советник, прижимая к голове генеральскую фуражку с высокой эсэсовской тульей, пошел прочь от самолета.
В темноту – к ожидавшей его машине.
Взметнув струей от винтов вихрь брызг со своих широких плоскостей, «Юнкерс» сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее побежал по взлетной полосе, и только там тяжело груженая машина смогла оторваться от земли.
После чего по пологой траектории ушла под низко висящие облака ночного неба.
– В Берлин! – отрывисто бросил шоферу Ласнер, когда стих гул взлетевшего самолета, и пора было отравляться назад.
На рассвете «хорьх» уже подъезжал к столичному пригороду, а еще через час на покореженную машину наткнулся патруль полевой жандармерии.
– Я же говорил, что могут быть диверсанты и нужно соблюдать осторожность, – присвистнул фельдфебель, увидев, знакомый ему по предыдущей ночной встрече, лимузин.
Только теперь уже не роскошеый как прежде, а в шмотья развороченный взрывом.
– Но, не сойти мне с этого места, но тогда пассажиров было двое!
Сочувствующим взглядом он проводил к санитарной машине носилки с извлеченными трупами водителя и гестаповского генерала. После чего принялся за составление акта о происшествии.
Тем более, что навык был – каждую ночь в Берлине рвались не только авиабомбы, но и мины диверсионных вражеских групп.
– И гораздо чаще, чем ближе накатывал к столице третьего рейха фронт, бывший уже на подступах к Варшаве.
Тем временем, набрав высоту, самолет словно нырнул в чернильницу.
Густая, будто осязаемая темнота в грузовом салоне не располагала к общению. И редкие пассажиры, разместившиеся на ящиках, и мешках со срочным грузом для передовой, молча сносили неудобства.
– Ведь, наверное лучше сидеть в этом мраке, чем попасть на прицел русских «ночных охотников», – по достоинству оценил преимущества светомаскировки Курт Штернберг.
Было и еще одно обстоятельство, мирившее молодого гестаповца с неудобствами полета. Меньше всего ему хотелось афишировать этот визит в осажденную столицу протектората.
– И чем уже круг людей, которые могут запомнить его физиономию, тем лучше.
Хотя знал:
– Экипаж, и пассажиры «Юнкерса», выбранного для своего порученца советником Ласнером, не входили в число любопытных, чей удел, как известно, согласно той фрау из детской присказки – «оставить свой нос на базаре».
– Как там ее звали? Ах, да – Варвара! – усмехнулся неожиданной мысли Курт.
…Россия была его первой Родиной.
До того, правда, как революция вымела оттуда их семью – старинный обрусевший род – наполовину немецкий, наполовину венгро-гуннский. В чьих жилах текла кровь рыцарей крестоносцев и корсаров Балтийского моря.
Жили богато.
Но гражданская война заставила паковать чемоданы и отправляться в Фатерлянд. Причем, не столь ради поиска исторических корней, сколько в надежде, обрести надежное убежище от выпавших передряг.
И в первую очередь тех, что были связаны с одним из отпрысков семьи – бароном Романом Федоровичем Унгерном.
В любое другое время такой родней можно было бы, конечно, гордиться. Как же – генерал-лейтенант, кавалер белого Георгия и золотого оружия за храбрость, командующий конно-азиатской дивизией, повелитель сказочной Хутухты – древнего монгольского государства.
Но настал день, вернее, ночь, и все пошло кувырком.
Хорошо помнит Курт, как его, совсем мальчишку вели в потемках, по раскисшим от осенних дождей дорогам. Потом заставляли ползти по сырой траве, преодолевая границу. – Тогда, – говорят. – Едва сумели они опередить визит чекистов, нагрянувших с ордером на арест и тем спасти свои жизни.
Много лет прошло, а нет-нет да вспомнят в семье приход ангела-хранителя – простого казака, истинно преданного барону.
С далекой Сибири он привез не только весточку о страшной кончине своего командира, но и его предсмертные записки.
– Тогда, как разбили нашу армию, нас – рядовой состав красные к себе перемобилизовали. Мало кто с офицерами и его высокопревосходительством под суд ЧК пошли, – за кружкой чая делился в ту ночь посыльный. – Ну однажды довелось и мне караул нести в тюрьме, где, значитца и содержали. Так Роман Федорович на словах ваш адрес дал и вот эти самые записки. Потому я их и привез, чтобы передать, как было велено.
Казак протянул, убористо покрытые неровным почерком листки.
Видать, писал их генерал в спешке, как только и могло быть в камере смертников в ожидании расстрела.
Ушел неожиданный посыльный и в тот же час стали собирать вещи все Штернберги:
– Если уж Романа Федоровича расстреляли, то и до нас непременно доберутся красные дьяволы. Спасаться надо. Детей от беды уводить!
Много позже надеялся Курт:
– Доведется еще раз побывать на прежней петербургской квартире.
Особенно, когда войска рейха стояли у самого города. Пока держали блокаду.
– Только все вот как вышло – красные уже у Варшавы. И его задача – хоть на день опередить их, выполнить задание советника Ласнера.
С ним младшего Штернберга свел опять же случай.
Как-то будучи дома в краткосрочном отпуске по фронтовому ранению, принялся рыться в семейном архиве.
И в груде пыльных фотографий, документов, множеста, теперь уже никому не нужных, финансовых счетов нашел толстую тетрадь в зеленом коленкоровом переплете, а так же пачку мятых листов, испещренных знаками скорописи:
– Мама. что это? – раскрыл он слипшиеся от времени страницы, вкривь и вкось покрытые карандашными записями.
Та ответила с немецкой уже педантичностью.
– Фронтовой дневник Романа Федоровича и то самое письмо что солдат привез.
Посеяв зероно любопытства в душу сына, изнывавшего в тот час от вынужденного безделья.
– Вот оно что! – заинтересовался Курт.
Времени у него свободного тогда было много, и он углубится в содержание записей барона.
Конечно, долгие годы, прошедшие с тех пор, как он совсем мальчишкой готовился к поступлению в петербургскую гимназию, не прошли даром.
Хотя уже утерян был и навык русской разговорной речи, но все же сумел Курт разобрать содержание записок. Тогда же и ахнул:
– Это же ключ к сокровищам!
Но ключ-то был, а вот до замка, плотно закрывавшего тайну барона Унгерна, самому добраться не удалось.
Снова попал на фронт, а тем:
– Разве до поисков?
Но не было бы счастья, да несчастье помогло.
Выручило новое ранение: попав на излечение в Берлин, решил обратиться к старинному приятелю семьи – советнику Ласнеру, занимавшему крупный пост в политической разведке.
Он-то, всерьез заинтересовавшись необычным завещании былого диктатора Монголии – Хутухты, сумел сперва перевести Курта под свое начало, после чего дал ему особое поручение.
И с тех пор поиски пошли с новой силой. Так и вышли на финишную прямую. Ленточку же предстояли пересечь Курту именно в Варшаве, куда привела следы человека, точно знавшего судьбу военных трофеев Унгерна.