У нее бешено заколотилось сердце. В горле застрял комок; Корделия проглотила его, но дар речи так и не вернулся. Она пошарила по полу в поисках дневника, который выронила из рук.
Он ухмыльнулся.
– Это что, один из тех духов, которых мы вызывали на спиритическом сеансе?
Лучшая защита…
– Что вы здесь делаете, дядя Прайди? Разве можно так подкрадываться?
Он присел рядом на корточки.
– Неужели я действительно напугал вас? Простите. Просто решил подшутить, когда увидел, как вы карабкаетесь по лестнице.
Корделия подобрала пару книг, стараясь спрятать между ними предательскую тетрадь. Получилось несколько топорно, но с дядей Прайди может сойти.
– Я завершил свой труд, – гордо оповестил он, – и как раз шел поделиться с вами радостью. Хотите взглянуть?
– С удовольствием.
И этот седовласый большой ребенок, страшно смущаясь, предъявил любимую игрушку, достав из-под мышки манускрипт – довольно объемистый и аккуратный, хотя и неумело переплетенный. На обложке каллиграфическим почерком было выведено: "Наследственные и благоприобретенные навыки поведения у мышей, а также наблюдения за анатомией и поведением грызунов вообще. Томас Прайди Фергюсон".
– Можно посмотреть?
– Да-да, конечно. Обязательно!
Корделия наугад открыла рукопись и прочла первый параграф; потом полистала, выхватывая глазами абзац за абзацем. Прекрасный почерк. Четкая диаграмма. Сейчас, когда она оправилась от первоначального испуга, ей стало жалко этого чудаковатого старика, лишенного подобающего положения в обществе и потому вынужденного посвящать все свое время, внимание, интеллект изучению грызунов. Может, и он в дни юности был утопистом, как его брат, и мечтал о реформах, но у него не было кипучей энергии Фредерика Фергюсона. Поэтому он позволил отодвинуть себя на задний план, а его идеализм обернулся эксцентричностью. И вот перед ней – результат многолетних дерзаний ума, его вызов человечеству. Корделия с сожалением подумала: "Лучше бы он так и не заканчивал его, не расставался с любимой игрушкой". Больше всего ей не хотелось, чтобы дядя Прайди подвергся осмеянию.
– Кто-нибудь это уже читал?
– Силы небесные, разумеется, нет!
– Я тронута, дядя Прайди.
– Не удивляйтесь. Разве вы на моем месте показали бы рукопись тете Тиш?
– Ну… вряд ли.
– Вот именно – может быть, если бы в ней шла речь о мозолях. Или Бруку – труд, в котором нет ни словечка о Шелли и Шопене?
– Мне кажется, ему было бы интересно…
– …Или Фредерику – книгу, не содержащую дорогих его сердцу описаний религиозных обрядов племен Израиля?
– Что же вы собираетесь делать?
Он потрещал костяшками пальцев.
– Биология, благодаря Гексли, сейчас в большой моде. Можно попытаться опубликовать рукопись и немного заработать. Вряд ли книга станет сенсацией, но все-таки я не зря столько лет наблюдал за этой маленькой шпаной. Ох, совсем забыл, надеюсь, я не раздавил их? – дядя Прайди порылся в кармане и вытащил на свет Божий трех крошечных, извивающихся зверьков. Он пустил их на пол и извлек еще горсть. Корделия ахнула и подобрала юбки.
– Не бойтесь, они новорожденные, еще совсем слепые. Не стоит хвататься за нож для разрезания книг: они не причинят вам вреда. – Он пошарил в другом кармане и вытащил еще нескольких землероек. – Скоро они начнут кусаться, но пока еще совершенно безобидны. Вы ничего не заметили? Нет? Вот, посмотрите: у пятерых зверюшек только по четыре пальчика на каждой лапке! Интересно, не правда ли? У их родителей тоже было по четыре – это большая редкость. Все они появились на свет – благодаря тщательной, произведенной мной селекции – от одного уродца.