– Маркус, мы с леди немного прогуляемся. Через полчаса ждите меня при въезде в Гроув.
Корделия нерешительно вышла из коляски. В небе догорали последние солнечные лучи; сквозь прозрачную дымку теплого летнего воздуха уже мерцали звезды. К северу от них, над центром города, светилось зарево. Разноэтажные здания на Оксфорд-Роуд казались темно-серыми, так же, как деревья. Поскрипывая и потрескивая, двухместная "виктория" покатила дальше и скоро скрылась из виду.
– Маркус – преданный слуга, – заверил Стивен. – Он никому не скажет.
Они медленно пошли по улице. "Ну и что тут такого, – думала Корделия. – Возможно, риск – неотъемлемая часть наслаждения жизнью. А вечер, и правда, удивительный."
– Стивен, вы – непревзойденный мим, – похвалила она.
– Это моя вторая натура.
– Вы росли в театре?
– Мое первое воспоминание детства – гримерная за кулисами. Вы знаете, моя мать была актрисой.
– Нет, я не знала. Вы не рассказывали.
– Да, собственно, и нечего. Она была талантливой актрисой и никудышной женой и матерью.
– Расскажите мне о ней.
– Неужели вам интересно?
– Да.
Он посмотрел на нее.
– Поднимите вуаль. Это великий грех – прятать ваше лицо.
– Хотите, чтобы меня узнали?
– Здесь почти нет фонарей.
– Хорошо. Рассказывайте, пожалуйста.
Он несколько мгновений вглядывался в ее лицо. Корделия почти физически ощущала на себе этот взгляд. Ее охватило приятное волнение.
– Рассказывайте, прошу вас.
– Она была красивой женщиной. Не такой красавицей, как вы, но…
– О?
– Я серьезно. Но у нее были задатки первоклассной актрисы – во всяком случае, я слышал об этом. Она вышла замуж за отца, когда он был режиссером сцены в небольшом театрике в Бристоле. Через несколько месяцев после свадьбы он рискнул перебраться в Лондон. Там им сначала не везло, они голодали. Потом мать получила роль без слов в "Лицее", а отец устроился на работу в "Гроздья", это один из его первых мюзик-холлов. Благодаря поддержке отца и его наставничеству мать начала подниматься вверх по лестнице и наконец получила первую большую роль. И тут вдруг на свет появляюсь я – писк, визг и прочие прелести. Ей не потребовалось много времени, чтобы решить, что отец уже научил ее всему, что знал, и теперь я буду камнем висеть у нее на шее. Поэтому она бросила нас и начала думать только о собственных интересах. Она имела бешеный успех в трех хитах, а потом уехала в Нью-Йорк и навсегда осталась там.
– Сколько вам тогда было?
– Около трех лет.
– И с тех пор вы ее не видели?
– Нет. Она умерла десять лет назад.
– Простите.
Стивен немного помолчал, а затем произнес:
– Не знаю… Может, оно и к лучшему. Вы считаете, она могла исправиться?
– Трудно жить без матери. Возможно, будь она с вами, вы бы иначе смотрели на жизнь.
– Пожалуй, мне было бы легче, если бы она оставила нас ради другого мужчины.
Корделия молча размышляла над его рассказом, пытаясь представить, как бы она сама росла без матери. Теперь она лучше понимала Стивена – ей открылись мотивы некоторых его поступков. Иногда ее ранила небрежность его тона. А временами вдруг охватывало тепло его искреннего восхищения – оно растекалось по всему телу – сладкое, пульсирующее, опьяняющее…
Он продолжал:
– Разве это не естественнее и человечнее? И разве мы не смогли бы понять женщину, сделавшую неправильный выбор и вдруг полюбившую другого? Это был бы простительный грех, слабость, взывающая к снисхождению.