Или я чем-то задел ваши чувства. Когда я уходил, мне хотелось плакать.
– О! – как ни странно, Корделия была счастлива. – Нет, уверяю вас… ничего такого…
– Вы не представляете, как я рад это слышать! Весь вечер в пятницу я ломал себе голову, метался, точно зверь в клетке. Все пытался понять причину. Неужели вас обидели слова Густава?
– Забудьте об этом.
– Вы так добры! Но все-таки… что-то было?
– Нет. Я рада, мистер Кроссли, что мы приехали на этот концерт. Покажите мне, где сидят музыкальные критики. Вы с ними знакомы?
– Окажите мне честь называть меня Стивеном.
– Но мы только трижды встречались!
– Трижды? А я думал, всего один раз.
– Как это?
– С тех пор, как мы впервые посмотрели друг другу в глаза, для меня остановилось время.
– Но прошло уже две недели.
– У вас хорошая память на цифры. Нет, правда, вы не могли бы звать меня Стивеном – просто чтобы привыкнуть к звукам этого имени? Некоторые считают, что его трудно выговорить.
– Ни за что бы не подумала.
Дядя Прайди положил ей на колени программку.
– Я бы лучше написал аннотацию. Смесь воды с молоком. Вяло. Способно отвратить от всякой музыки.
Корделия улыбнулась: жизнь больше не казалась ей невероятно сложной, как в последние несколько месяцев. Стивен заговорил с дядей Прайди.
– Вы часто ездите на концерты?
– За четырнадцать лет пропустил только два. Недурно для старика. Возьмите конфетку, – он протянул Корделии кулек.
– Вы ездите один? – не унимался Стивен.
– Естественно. Чтобы слушать музыку, вовсе не обязательно обладать четырьмя ушами.
– А почему я вас ни разу не видел?
– Обычно я сажусь подальше. Мне не по карману бархатное кресло. Да и публика в партере слишком фривольная.
Корделия оглядела несколько рядов партера. Солидные торговцы с женами. Чугунноголовые банкиры. Богатые евреи и немцы. Бородатые врачи. Городские советники и священнослужители. Сливки общества. Воплощение респектабельности и здравомыслия. Она украдкой бросила взгляд на Стивена Кроссли и в первый раз отметила красивую форму его головы, длинные, сильные руки.
Публика встретила Блаватского громом аплодисментов. Великий музыкант поклонился и сел за рояль. Пока он устраивался поудобнее, Корделия обратилась к молодому человеку.
– А вы не хотите посмотреть программку… Стивен?
На дядю Прайди нельзя положиться – Брук всегда это говорил. Обычно он вел себя вполне благовоспитанно, но время от времени все, что было в нем эксцентричного, вырывалось наружу.
Под конец его поведение стало просто невыносимым. Выходя из зала, он выхватил взглядом в толпе старого приятеля по фамилии Корнелиус – тот играл в их оркестре на гобое – и, пробормотав несколько невнятных слов извинения, рванул к нему. Потом узрел еще кучку самодовольных старцев и пустился с ними в обсуждение достоинств Верди и Мейербера. Стивен с Корделией несколько минут ждали его в карете. Наконец он просунул голову в окошко и заявил, что договорился пойти с Корнелиусом в клуб, а поэтому не мог бы Стивен отвезти домой его племянницу?
Стивен прочистил горло.
– Ну конечно же, отвезу. А потом? Прислать за вами карету в клуб?
– Не стоит. Я прекрасно доберусь на своих двоих. Здесь всего-то пара миль. Я всегда возвращаюсь с концертов пешком.
Прежде чем отъехать, Стивен вышел из кареты и что-то шепнул кучеру. Затем проводил взглядом тысячу раз благословенного дядю Прайди. И только после этого вновь занял свое место в экипаже.
Сидя в полутьме кареты, Корделия думала о том, что могло заставить дядю Прайди пренебречь элементарными приличиями.