Теперь они промокли, свалялись и больше походили на двух дохлых крашеных кошек. Я чуть не разрыдалась – не из-за болезни Альцгеймера, которая забрала у меня родного человека, а из-за пары дурацких испорченных тапочек… Я сердито смахнула рукавом слезы, надеясь, что мама решит, будто я стираю капли дождя.
– Эмма, я потеряла ключи, – пояснила она, показывая перевернутую сумочку, содержимое которой было разбросано по земле на метр вокруг.
Опустившись на корточки, я принялась собирать вещи, которые мама носила в сумочке: кошелек (без денег, потому что по магазинам в одиночку она не ходила), бумажник, полный кредиток (заблокированных на тот случай, если она решит ими воспользоваться), флакон ее любимых духов (навевавших воспоминания о детстве и ее объятиях) и еще с десяток подобных мелочей. Я запихала все в мокрую сумку. Единственное, чего здесь не было, – ключей, которые искала мама, ключей от ее кабинета. Потому что их забрали три года назад, когда сначала ей пришлось уйти с поста заведующей кафедрой искусств, а затем и вовсе бросить преподавание из-за болезни, развивавшейся с каждым днем. Мама уже давно здесь не работала. Но иногда об этом забывала.
– Ты же видишь, так не может больше продолжаться, – осторожно начала я, убедившись, что мама нас не слышит.
В глазах отца горело опасное упрямство. Вот от кого я унаследовала характер. Мама не уставала это повторять – пока не потеряла ключ от сокровищницы своей памяти.
– Эмма, закроем тему! Я не намерен отправлять твою маму в приют. Только через мой труп.
– Никто и не предлагает! Есть другие варианты – сиделки, нянечки, дневной стационар, в конце концов. Ты не можешь ухаживать за ней один. Не ставь перед собой невыполнимые задачи. Я знаю, ты пытаешься ее защитить… но ты ведь рискуешь собственным здоровьем. Я волнуюсь. Что, если ты снова сляжешь?
Мы оба вспомнили о событиях годичной давности. Тех самых, которые вынудили меня вернуться. Я видела перед собой его серое лицо, шнуры капельниц и провода от мониторов. В ожидании вердикта врачей прошла целая вечность. Мы боялись, у папы сердечный приступ. К счастью, это оказалась простуда, давшая осложнения из-за стресса. Всего лишь простуда… В следующий раз могло обернуться куда хуже.
– Я знаю, как ты обо мне беспокоишься… и крайне признателен, что ты все бросила ради нас. Но решать не тебе.
Вздохнув, я поболтала в кружке остывший кофе, в который раз пытаясь придумать хоть один новый аргумент.
– А если мы найдем вполне приличное место, где за ней смогут ухаживать пару дней в неделю? Просто, чтобы ты мог перевести дух? Я ведь скоро съеду от вас, – предложила я, заранее зная, что он отвергнет эту идею.
И оказалась права. Отец пришел в ужас, словно я посоветовала ему завести интрижку с соседкой.
– Что?! Отправить ее, как ненужную собачку в питомник, чтобы мы могли развлекаться?!
Отодвинув кружку, я взяла отца за руку, отметив мимоходом, как много у него стало морщин – гораздо больше, чем год назад. Он стареет быстрее, потому что целыми сутками, без продыху, ухаживает за женщиной, которую по-прежнему любит всем сердцем.
– Я скажу, когда станет совсем тяжко, – поставил он точку в споре, смягчая резкость слов признательной улыбкой. – В конце концов, я всегда могу обратиться за помощью к вам с Ричардом. Ведь вы после свадьбы останетесь в городе.
В голове будто лязгнул засов на двери темницы. Но я не выдала отцу обуревавших меня чувств, вместо этого подарив ему полную любви улыбку.
– Конечно, мы всегда будем рядом.
– Целиком теленок не поместился? – пошутила я, открывая духовку, где томился в собственном соку огромный кусок говядины. – Господи, мама, да нас всего трое! Вам с папой на неделю этого хватит.