Жмурясь от яркого весеннего солнца, Марик оглядывался по сторонам, впитывая в себя новые ощущения. Просторные поля с серо-жёлтой поникшей прошлогодней травой тянулись до горизонта, перемежаясь прозрачными берёзовыми рощицами. Кое-где мелькали молодые сосенки, протягивая к ярко-синему небу длинные зелёные иглы. Нежная молодая травка робко тянулась к солнцу.
Миновав поле, лошади зашли в лес. Он был совсем другим, не похожим на тот, в котором вырос жеребёнок, – седой, сумрачный, хранивший древние тайны. Этот лес был молодым, прозрачным, весёлым, будто сам был жеребёнком. Громко пели птицы, порхали на цветках мать-и-мачехи первые бабочки, деловито сновали муравьи. Хозяином этого леса, наверное, был молоденький и весёлый лесовичок – румяный, смешливый, с венком из незабудок на голове.
Внезапно лес кончился, и за ним снова открылись поля. Лошади двинулись рысью. Марик ринулся было за ними, но Зануда возмутилась, развернула его, и какое-то время жеребёнку пришлось топать задом наперёд. После этого ей захотелось, чтобы он поворачивал, и не абы как, а пра-виль-но!
И Марику пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы справляться с заданиями. Впрочем, ему это даже нравилось.
Чуть высунув язык от напряжения, Марик старательно переступал задними ногами вокруг передних, а потом передними вокруг задних. Важно было переступать так, чтобы переступающие ноги скрещивались, а стоящие – оставались на месте. Какие уж тут кони! Марик и не заметил, что Тунгус с незнакомой лошадью скрылись с глаз, и они остались с Занудой вдвоём.
Пощипывая низкую весеннюю травку, жеребёнок неспешно двигался за Занудой к большому оврагу, разделявшему два поля и поросшему по краям какими-то немощными скрюченными деревцами. Чем ближе они подходили, тем сильнее Марика охватывало беспокойство. Зануда тоже притихла, но продолжала идти вперёд. Откуда-то налетел ветер, бросил в лицо горсть прошлогодних листьев, затрепетал в скудных кронах.
Марику вдруг стало страшно, он присел на задние ноги, задрал голову и натянул верёвку. Ни одна лошадь по своей воле не пошла бы дальше! Ни одно здравомыслящее существо! Кроме, конечно же, человека. Зануда, видимо, хоть и ощущала беспокойство, но не понимала, что причина его скрывается там, внизу. Погоняв Марика вокруг себя, она умудрилась подвести его к самому краю оврага.
Жеребёнок глянул вниз и, забыв обо всех Занудиных уроках, рванулся назад: на дне оврага шевелилось что-то чёрное, липкое, ужасающее!
Пробежав по инерции несколько метров за жеребёнком, Зануда снова принялась гонять его кругами, подводя всё ближе к оврагу. Ветер налетел с новой силой. Деревья застонали, пригибаясь к земле, цепляясь за неё исковерканными обнажёнными корнями.
Зацепившись за хилую ветку, на ветру трепыхался рваный пакет, а на нём… висел конеед! Он не пытался никого напугать, не излучал обычного ужаса, – лишь старался удержаться на своей неверной опоре.
Сам не понимая, зачем он это делает, Марик прыгнул в сторону и ударом копыта сломал ветку. Ветер ликующе подхватил её, надув пакет, как парус, и отбросил в поле. Марик рванулся туда же, увлекая за собой отчаянно сопротивлявшуюся Зануду, но затем, тяжело дыша, застыл.
– Так ты пакетика испугался? – рассмеялась Зануда.
Марик горестно вздохнул и поднял глаза к небу.
Зануда, улыбаясь, схватила ветку с пакетом и махнула ею в сторону. На какое-то мгновение жеребёнку показалось, что конеед сорвётся, упадёт, и тогда, наигравшись в пугалки, Зануда успокоится.
Конеед, однако, не сорвался, а ухватился за пакет пуще прежнего и тихо зашипел. Марик прянул назад, взвился на дыбы и рванул в сторону. Зануда, не выпуская верёвки и палки с пакетом, дёрнулась за ним. Дальше всё смешалось в какой-то невероятной кутерьме: Марик прыгал, стараясь держаться подальше от пакета, Зануда размахивала им, пытаясь сохранить безучастный вид, а конеед измученно постанывал.
Марик попытался остановиться и побороть страх, но конеед, пусть и вымотанный борьбой, исчезать отказался. Зануда тоже, кажется, умаялась, перестала занудствовать и закинула палку с пакетом себе за плечо. Марик готов был даже посочувствовать ей, если бы не конеед, бессильно болтавшийся у неё за спиной.
Жеребёнок впервые в жизни находился рядом с конеедом так долго, непрерывно испытывая всю тяжесть накатывавших волн ужаса. Больше всего на свете ему хотелось вырваться и скакать, скакать, не разбирая дороги, прочь от этого леденящего страха. Но где-то в глубине души Марик понимал, что это не выход.
– Ты с-спас-с-с меня, спас-с… с-с-спас-с-сибо…
Марик завертел головой, пытаясь сообразить, откуда шёл голос. Конеед слабо шевельнулся на пакете и повторил:
– С-с-спас-с-сибо…
Жеребёнок даже подпрыгнул от неожиданности: ему и в голову не приходило, что конееды умеют разговаривать!
– Спас? От чего? – тут Марик вспомнил об ужасе со дна оврага и мотнул головой, показывая, что ответа не требуется.
– Я рас-с-скажу. Но пос-с-сже, – обессиленно прошелестел конеед, сливаясь с пакетом.
В Марике шевельнулась жалость, несмотря на то, что конеедов он всегда недолюбливал.
Жеребёнок размышлял о том, как бы ему помочь, изредка косясь на трепыхавшийся на палке пакетик. Решение пришло довольно быстро. Раз конееды питаются страхами, то, наверное, нужно испугаться. Но не так сильно, как в первый раз, конечно. Видимо, конеед был таким слабым, что не смог переварить большое количество пищи!
Но стоило Марику решить, что он сейчас немного испугается, как страх пропал совершенно! Можно было бы притвориться испуганным, но ведь это совсем не то! Жеребёнок перебирал в памяти самые страшные события, происходившие с ним: тёмный ночной лес, сидевшего на ветке конееда, конюха, гнавшегося за ними с Каем, когда они учинили разгром в кормовой…
Марик настолько увлёкся воспоминаниями, что совсем не смотрел под ноги. Когда под копытом хрустнула сухая ветка, он вздрогнул от неожиданности и отскочил в сторону. Конеед слабо затрепыхался, поглощая ничтожное количество страха. Марик воспрял. По пути домой он подкормил конееда страхом от большого синего трактора и волнением от стада равнодушных овец во главе с неприятно пахнущим бараном. Жеребёнок надеялся, что, наевшись, конеед отцепится от пакета. Однако тот, потихоньку обретая довольный вид, продолжал покачиваться над Занудиным плечом.
Дойдя до конюшни, Зануда отвела Марика в леваду. Жеребёнок тут же бросился к Каю – ему не терпелось поделиться новостями. Устроившись в полюбившемся им месте, скрытом зеленеющими, обглоданными снизу ветвями ивы, жеребята обсуждали конееда. Кай был в восторге от того, что у них появился собственный настоящий конеед!
– Он же всю конюшню с ума сведёт! А когда узнают, что это я его сюда притащил, меня точно выгонят! – Марик уныло дёрнул зубами гибкую веточку.
– Зато подумай, какое будет развлечение! Все бегают, носятся, сшибают вёдра и конюхов! – Кай даже приплясывал от восторга. – Как жалко, что этот подвиг ты совершил без меня!
Марик вздохнул. Перспективы, обрисованные Каем, были, конечно, радужными, но маловероятными. Он побрёл по леваде, тихо ступая по нагретой солнцем земле. Если его выгонят, куда он пойдёт? Может, надо было оставить конееда там, отчаянно цеплявшимся за рвущийся на ветру пакет? Марик содрогнулся, вспоминая холодный ужас, притаившийся на дне оврага. Нет, он бы так точно не смог!
Весь в раздумьях, он подошёл к краю левады и остановился около маленького мутного прудика. Из воды на него посмотрел худенький взъерошенный жеребёнок с отливающей медью шкуркой и чёрной спутанной гривой. Марик снова вздохнул и побрёл прочь.