Я стал многое забывать. Память словно сама стирает определенные этапы жизни. Вчера я не мог вспомнить, почти два часа, как зовут мою дочь. Я плакал, злился на самого себя, но вспомнил. И это главное!
Вы скажите: «Ну и старый пердун! Совсем обнаглел! Почти сто лет и жалуется на свои провалы памяти и морщинистую кожу!». И вы будите, абсолютно правы. Я ни имею право жаловаться на такие мелочи, как еле бьющееся сердце. Сейчас молодые люди умирают в сорок, а то и тридцать лет. Плохая экология подкинула новому поколению ужасную подлянку – слабый иммунитет ко всякой заразе, которая заполонила наш дряхлый и истощенный мир. Я виню в этом себя, как и все человечество, которое поздно осознало, какой урон нанесло природе.
Но не будем о глобальных проблемах мира сего. Я и так слегка отошел от того, что задумал.
Как я говорил ранее, я стал многое забывать: детство, школьные годы, работу, иногда жену. Так бывает, когда вам девяносто девять.
Но я отчетливо помню, как в двенадцать лет одна история изменила меня раз и навсегда. Двенадцать лет – вот где пристанище для дивных воспоминаний, которые с годами человек бесследно забывает.
Я никогда и не кому ее не рассказывал. И не рассказал бы, да вот не дают мне покоя Иллюзион… я остро нуждаюсь в том, чтобы записать эту историю на бумаге, пока она не стерлась в моей памяти, как ненужная информация.
Вы можете мне не верить. Вы имеете на это полное право. Но для начала задумайтесь, зачем почти столетнему старцу, у которого скоро откажет изрядно износившийся моторчик, обманывать вас и самого себя?
Если же Вы мне не поверите, это не сильно меня расстроит. Честно! Я к этому времени скорее всего буду уже на небесах вместе со своей любимой женой и дочерью и парить, как гордая и вольная птица в пористых облаках, не чувствуя постоянно ноющей боли. Боли утраты.
Еще раз прошу меня извить за то, что с самого начала отступил от своего рассказа, повествуя о своей счастливой жизни.
Начнем? Тогда смелее переворачиваете страницу, чтобы отправиться в самое невероятное приключение в вашей жизни. Вы отправляетесь в Иллюзион.
ЧАСТЬ 1
АМУЛЕТЫ
Глава 1
Все началось с того, что мой отец, Андрей Николаевич Орлов, разбудил меня ранним воскресным утром, чтобы я отнес лекарство нашей любимой бабушке, Валентине Степановне. Ей было под восемьдесят. В последние два года она сильно болела: тело сковал стальными цепями ненавистный артрит, а давление повышалось до критической отметки. Из больницы ее выписали месяц назад, так и не сбив давление до необходимой нормы. Я спросил у отца: «Почему ее выписывают из больницы, когда она еще больна?». Отец ответил мне: «Врачи посчитали, что она слишком долго лежит в их отделении, занимая место для тех, кто еще излечим». В свои двенадцать лет я хорошо понял, что имел в виду отец. Я возненавидел врачей!
Поначалу я не хотел вставать. Кому охота вставать воскресным утром и идти через весь город к бабушке? Но хочешь, не хочешь – а надо. Поэтому я встал с недовольной, сонной миной на лице и пошел в ванную чистить зубы перед завтраком: ароматный запах яичницы обволакивал нашу маленькую уютную квартиру. Мама, как обычно встала пораньше.
И почему им не спиться? – подумал я про себя.
В двенадцать лет почти никогда не понимаешь родителей. Они кажутся тебе чересчур правильными, чересчур умными, чересчур занудными. Как книги по истории или по литературе. Потом уже с годами понимаешь их суть бытия, становясь их точной копией, как бы тебе этого не хотелось в детстве. Так устроена наша жизнь. Человек с годами становится мудрее и нуднее. Его сердце умирает. Никуда от этого не деться.
Я умылся. Съев великолепную яичницу, состоящую из трех яиц, кусок свежего хлеба с толстым слоем высококалорийного масла, я пошел одеваться, как вдруг мама мне говорит, при этом успевая сбивать вязкое тесто, которое обволакивало ее нежные руки:
– Дмитрий, не забудь после того, как сходишь к бабушке, сходить к семье Блинковых и купить у них козьего молока. Деньги лежат на прихожей. На сдачу можешь купить себя все, что захочешь. Хорошо, милый?
– Да, мам. Будет сделано, – сказал я и посмотрел на ванную дверь, из которой вышел взбодрившийся отец с широкой улыбкой на лице: даже казачьи усы удлинились от располагающей улыбки. Не зря он работал учителем географии в старой и маленькой школе.
– Ну что проснулся сынок или еще нет? – спросил он.
– Почти. Холодная вода взбодрила. А плотный завтрак снова приглашает на сон, – улыбаясь, ответил я, глядя на его редкие волосы на голове.
Скоро у меня будут такие же, – подумал я. И не ошибся, проверив эту теорию через пару десятилетий.
– Кто рано встает, тому Бог подает, – сказала мама звонким голосом из кухни, где продолжала мять тесто.
– Мама правильно говорит. Не спи, а то замерзнешь, – отец по-дружески стукнул меня по плечу и исчез в большой комнате все с той же лучезарной улыбкой на лице. Он радовался очередному повышению на работе. Он стал заместителем директора.
Из комнаты раздался его голос:
– Дмитрий, ты молодец. Мы с мамой тобой гордимся, сынок.
– Спасибо, пап, – мне было очень приятно слышать столь теплые слова о себе. – Я скоро приду! – крикнул я, одевая пошарканные коричневый туфли.
– Будь осторожен, любимый, – сказала мама.
– Хорошо!
Утро выдалось отличным. Светало. Птицы звонко пели любовные серенады, а то и романсы. Солнце выходило из-за горизонта. В воздухе витал осенний морозец. Осень все ближе и ближе подкрадывалась к нашему городу, обрамляя его улицы в золотистое одеяние.
В хорошем настроении я дошел до бабушкиного дома, любуясь красотами Уральской местности. Ранней осенью было особенно красиво, светило яркое солнце, освещая и давая жизнь умирающим листочкам. Но затем приходила поздняя осень, и бесконечные серые тучи затягивали небо, красота испарялась так же быстро и бесследно, как молодость. Вроде бы вчера деревья были усеяны желтыми листочками, как через пару мгновений от их былой пышности и роскошности оставались только зловещие силуэты голых чудовищ, по веткам которых стекал противный осенний дождь.
Отрыв входную двери, я снял верхнюю одежду и вошел в маленькую комнату, в которой спала бабушка на большой и мягкой постели, занимающей почти все пространство тесной комнатушки. Напротив кровати стоял деревянный комод, на котором располагался старенький отечественный черно-белый телевизор «Горизонт» (он весил больше 36 килограмм!) и небольшой платяной шкаф для одежды.
Насколько я помню, мы с бабушкой были лучшими друзьями. Она всегда со мной играла и пекла самое лучшее печенье на свете, оно было настолько нежным, что мгновенно таяло во рту, словно плитка вкусного шоколада. А как она танцевала и пела! Приятный голос вкупе с восточными, завораживающими танцами всегда снимали бурю аплодисментов на всех днях рождениях и праздниках. Она словно менялась в танце: живая, энергичная, веселая.
А теперь она лежит целыми днями в кровати. Седые, вьющиеся волосы превратилась в ломкую солому. Похудевшее и постаревшее лет на десять лицо было нахмуренно, брови прижаты друг другу, как будто она чем-то была не довольна. Тощее тело было накрыто белой простыней.
Она спала, тихо сопя. Ее грудь медленно вздымалось и опускалось. У меня на глазах появились горькие слезы: одна слеза скатилась по щеке. Я сдержался, чтобы не заплакать.
Положив на комод лекарство, я достал из верхнего отсека прибор для проверки давления. Я уже не раз приходил к ней по утрам, чтобы проверить ее давление. Я сначала не понимал, зачем я это делаю. Ведь мама и так каждый день приходит ухаживать за бабушкой. Но после двух или трех визитов, я понял их цель – навестить бабушку, поговорить с ней, отвлечь ее и свои мысли от всего плохого. Например, мысли о смерти, которые меня пугали до дрожи в коленках. Я ее боялся. Боялся, что ОНА заберет мою бабушку. Я не хотел ее отдавать. Я молился о ее выздоровление. Я ее безумно любил.