Глава 3
Матвейка менялся. И с удивлением отмечал в себе эти перемены. Ему все так же увлекательно и весело было прыгать с пацанами по крышам сараев и ходить на рыбалку, купаться в теплых, прогретых солнцем мелких заводинках Чарыша и донимать батьку вопросами. Но в лес он теперь старался выбраться один (Серко не в счет, он как часть самого Матвейки, как правая нога или рука). Он начал обращать внимание на такие мелочи, мимо которых еще вчера проносился не глядя. И вопросы его к батьке стали совсем другими. Теперь он пытался не просто узнать что-то, а докопаться до самой сути.
И по вечерам накатывала какая-то грусть, непонятная и от этого совсем грустная. Матвейка взрослел. Стал замкнутым и молчаливым. Он и раньше не отличался особой разговорчивостью, но сейчас стал совсем молчуном. Он пытался понять, что же с ним такое происходит? Но когда заходил в лес, в нем будто расслаблялась какая-то пружина. Он дышал полной грудью. Просто было хорошо и легко. Сделав всю работу по дому, Матвей уходил в лес и бродил там дотемна в сопровождении верного Серко. Собирал грибы, смородину и малину щипал для чая. А вокруг ведь столько душистых трав! А их можно ли заваривать? А чем полезны? Вот малину при простуде заваривают, а смородину для запаха. А что еще?
И Матвей, придя домой, подступился с вопросами к маме. В их деревне всегда женщины занимались заготовкой трав на зиму. Вся деревня выходила в лес или в поле и заготавливала разные былинки. Матвей никогда не мог понять – зачем всем вместе ходить?..
– Мам, а какие вообще травы собирать можно? – спросил он у устало сидящей у печи мамы.
Она лишь улыбнулась, поглядела на него внимательно и сказала:
– Так ведь смотря для чего, сынок.
– Ну… для чая, например?
– Для чая много разных трав можно собирать. Да всему свое время. Каждая травинка в свою пору силу набирает. Вот тогда ее и брать надо.
– А-а-а-а. Так это поэтому всей деревней за травой ходят, да? Когда она самая сильная, все ее и берут. А кто определяет, что трава уже стала сильной? Как это узнать?
– Это чувствовать надо… да и примет же много разных. Бабка Авдотья траву слушает и всегда угадывает. Верно, слышит она все же. Вот сейчас, например, самая пора почек сосновых да березовых набирать…
– А зачем они? – Матвею стало любопытно.
– В почке вся сила дерева собирается. Вот сосны по пятьсот лет живут… значит, силы в них много. А еще сейчас можно «медвежьи ушки» собирать – очень они при разных хворях полезные…
– Мам, а кто они, ушки-то? – Матвей заулыбался, уж больно название смешное.
– Брусничник это, сынок. Не подмечал? Листочки у брусники маленькие, округлые, как медвежьи уши. Вот и прозвали.
Всю ночь Матвею снились медвежьи уши, торчавшие из зарослей брусники. Утром, наскоро умывшись и выпив парного молока, Матвей занимался привычным домашним делом – ходил за скотиной. Чистил стайку, в которой суматошно толклись розовые поросята, да в хлеву прибирал. Потом пробежался по несушкам, собрал яйца в плетеную корзину, отнес в сени. Затем сходил за водой на колодец, натаскал полные кадки. После полез на крышу – нужно было подправить конек. Да и вообще…
Сидя на крыше, Матвей ловил такие знакомые запахи деревни: парного молока и хлеба, навоза и крепкого самосада. От реки неслись ароматы тайги и буйного разнотравья. Матвей вдыхал все эти запахи полной грудью и как будто летел…
Внизу скрипнула калитка – приехал отец. Он задрал голову к небу и весело глядел на Матвея, приложив ладонь козырьком к глазам:
– Матвей, а ты чего это там сидишь? В тайгу не собираешься что ль?
Матвей принялся было говорить что-то про поправленный конек, но потом вдруг сообразил, что отец говорит про тайгу. Про тайгу! И кубарем скатился по лесенке вниз.
Отец тем временем уже отвязывал лошадь – нужно было запрягать. Сборы были недолгими: у отца всегда все загодя было готово, а Матвею и собирать особо нечего. Взяли припаса на несколько дней, соли, муки, пшеницы, масла бутыль да с чердака сняли мешок ароматного ядреного самосада.
Но главный груз в телеге – ульи. Они стояли тесными рядками, распространяя вокруг густой медвяный запах. Еще в конце марта они с отцом откидали снег с зимовальной ямы – омшаника, где пчелы провели всю зиму, прокопали водоотводы, прочистили продухи… А когда потеплело, траншею открыли – убрали солому, сняли доски и дали доступ солнцу. Как радовались пчелы первому теплу! Теперь пришло время везти ульи на пасеку. Пасека их стояла на краю большой елани [*], за рекой. За спиной – разнолесье, богатое травами и цветами, чуть дальше – лесное озерцо с черной водой. Мед всегда получался ароматным, тягучим. За ним приезжали даже из соседних деревень, хотя пасек вокруг много…
Тронулись в путь. Поскрипывала телега на ухабах, деревянные колеса гулко стучали, соскакивая в ямы, отец дымил самокруткой в усы… Матвей сидел, привалясь спиной к покачивающимся ульям, и размышлял о том, как сложно все вокруг устроено. Взять тех же пчел – обычные ведь мухи, а какую пользу несут. Отец рассказывал, как в пчелином улье все организовано. Да, в их деревне такого порядка нет. То же и у муравьев. Маленьким Матвей мог часами наблюдать, как юркие черные муравьи строят свой дом, постоянно волокут в него разные веточки, листики… Или как они гурьбой тащат извивающуюся гусеницу, помогая друг дружке. Однажды он стал свидетелем того, как рыжие лесные муравьи совершили настоящий набег на муравейник черных. Рыжие – крупные, злые. Матвей на всю жизнь запомнил, как больно они кусаются. И вот рыжие ворвались в муравейник к черным и принялись откусывать им головы. А черные отбивались, нападая гурьбой. И отбились, рыжие ушли несолоно хлебавши…
Так он размышлял, временами отмахиваясь от пискливых комаров или звонко прихлопывая их то на лбу, то на руке. Вот и река. Остановились, осмотрелись. Брод был наезженный, много раз исхоженный и знакомый до каждого камешка. Но Чарыш – река своенравная. И новые промоины могут появляться там, где ты этого совсем не ждешь. Отец разделся и пошел в воду, ведя лошадь в поводу. Матвей шел за телегой, держась за борт руками. Серко плыл, быстро загребая лапами и смешно вытянув морду.
Колеса телеги погрузились в воду до половины, и вода ощутимо толкнула и телегу, и Матвея. Впереди самый сложный участок – русло. Глубина меньше метра, но вода летит очень быстро. Отец уверенно вел лошадь под уздцы, а та прядала ушами и фыркала. Вдруг Матвей почувствовал, как телега подалась под напором воды, пошла прямо на него. Он уперся ногами в каменистое дно, пытаясь удержать телегу, да куда там! Телега начала заваливаться на бок, ульи опасно накренились. Лошадь заволновалась, но отец железной рукой заставил ее буквально выскочить на мелкое место, вытягивая за собой и телегу. Уф-ф, миновали стремнину.
На берегу они быстро оделись, но Матвей еще долго не мог согреться, зуб на зуб не попадал. Он блаженно подставлял солнцу бока, напитываясь теплом…
Вот и елань, залитая солнцем и дышащая свежестью. Вокруг тесно, плечом к плечу, выстроились красноствольные сосны вперемешку с тонкими березками и черемухой. Совсем скоро наполнится тайга ее благоуханием. Первым делом сгрузили ульи. Составили пока рядком, чуть позже разнесут их по местам. Выпрягли лошадь, привязали на длинном поводе – пусть пощиплет свежей травки. А сами занялись сооружением шалаша.
Отец ловко и быстро вырубил несколько жердин, очистил их от сучков и соорудил каркас, закрепив жердь между двумя сосенками. Затем к этой поперечине привязал пару жердей, упер их в землю. Между ними закрепил еще одну поперечину. Закончив с остовом будущего шалаша, они с Матвеем пошли за лапником. Первым слоем пошли березовые ветки с молодой листвой. Их крепили снизу вверх, так чтобы каждый следующий ряд накрывал предыдущий, на манер черепицы. Следом накрыли сосновыми лапами, пушистыми и густыми – они не пустят внутрь воду, если вдруг пойдет дождь. Шалаш получился на загляденье – сухой и просторный. Вечером они разведут костер перед входом, и все тепло будет собираться в шалаше, отражаясь от стенки, а дым будет уходить вверх, распугивая комаров.