– Бери ружжо, – и сам потянулся к своей бердане.
Матвей бесшумно соскользнул с нар, прижав морду Серко рукой сверху. Этот знак означал «тихо», и Серко привычно умолк.
Взял берданку, медленно зарядил, медленно отпустил затвор – тот с тихим лязгом встал на место. Все, готов.
Сопение меж тем немного отдалилось. Отец тоже зарядил бердану и сидел на краю нар, готовый стрелять в любой миг.
Выходить сейчас в ночь было безумием – непонятно, где медведь. Ты никак не успеешь довернуть ружье и выстрелить. Нереально. Оставалось сидеть и ждать. Так Матвей узнал, что наличие даже двух заряженных винтовок в руках неробких людей не всегда играет решающую роль в тайге.
Так они просидели полночи. Серко временами нервно поднимал голову и глухо взрыкивал – медведь бродил где-то рядом. Отец сказал перед сном:
– Завтра пойдем его стрелять. Он нам покою не даст. Раз уже трижды здесь был – будет ходить еще.
Матвей уснул сразу – сказался долгий день и бессонная ночь.
Утром проснулись с тяжелыми головами, позавтракали и стали собираться. Искать медведя можно было долго, но с Серко они рассчитывали управиться за день.
Все вокруг было истоптано медведем. Следы были очень крупными, в три ладони Матвея. Отец только осмотрел их внимательно, но ничего не сказал. Пошли.
Шли, чутко осматриваясь и глядя на Серко. А тот бежал носом в землю, иногда поднимая морду вверх и нюхая воздух. Петляли по тайге часа четыре уже, когда перед заросшим балком Серко встал. Шерсть на загривке поднялась дыбом, лапы напружинились, морда пригнулась к земле, уши прижались к голове…
Отец пошел чуть правее, знаком показав Матвею встать наоборот левее. Серко нырнул в заросли и тут же оттуда раздался его бешеный лай и низкий, страшный рев медведя. Матвей аж в коленях ослаб на миг: такой жуткий это был рев – низкий и вибрирующий рык.
А потом Серко выскочил из кустов по другую сторону балка и запрыгал на краю, азартно облаивая кусты. Медведь не показывался. Отец жестом подманил Матвея к себе, и очень вовремя – медведь вылетел из кустов в их сторону и… остановился. Низко опустив голову и качая ей из стороны в сторону, он смотрел на них взглядом, мутным от ярости, и низко рычал, обнажая желтые клыки. Потом рявкнул на них, дернув головой и топнул передними лапами, смешно подпрыгнув.
Все это заняло доли мгновенья. Вдруг из кустов вылетел Серко и с ходу вцепился в ляжку медведя. Тот вертелся, пытаясь достать собаку лапой с длиннющими когтями и рыча, широко разинув пасть. Отец уже целился, Матвей тоже вскинул винтовку к плечу.
Поймал момент, когда медведь повернулся левым боком, и выстрелил. Приклад боднул в плечо увесисто, пуля угодила в заднюю ногу, медведь дернулся. И в то же мгновение еще один выстрел – это отец. Его пуля пришлась в шею, чуть ниже уха. Медведь упал как подкошенный, дернув головой. Матвей шагнул было к нему, но отец схватил его за рукав:
– Стой! Куда пошел? Нельзя! Никогда к зверю битому не подходи, пока не уверишься, что убил. Смотри, уши торчком стоят, видишь?
– Вижу. – Матвей слегка опешил от такой резкости отца.
– Живой он. Момента ждет, чтобы кинуться.
А сам тем временем быстро перезарядился. Матвей повторил за ним действия. Отец прицелился и выстрелил еще раз, за ухо. На тот раз медведь дернулся и обмяк. Из ноздрей хлынула густая темная кровь.
– Вот теперь готов.
Отец подошел к медведю и принялся его осматривать. Нашел входное от пули Матвея – на бедре, пуля прошла навылет, пробив брюшину. Потом принялся осматривать шею.
Подозвал Матвея:
– Гляди. Первая моя пуля его только оглушила, прошла по касательной, ударив по черепу. Это как кувалдой треснуть. Вот он и лежал, а уши выдали его. Если бы подошел – сломал бы он тебя. А вот вторая, за ухо вошла и в мозг ему ушла. С полем, сынок.
С разделкой туши медведя они провозились часа четыре. Медведь был огромным. Одна лапа как все тело Матвея в толщину. Когти что твои ножи, а ступней мог накрыть, наверное, все тело Матвея от пояса до шеи, так ему показалось. Сняв шкуру, отрезав лапы и вырубив ребра, остальное они скинули в балок – там найдется кому поживиться.
В зимовье они варили лапы, нарезали полосками мясо и коптили его два дня. К слову, отварная медвежья лапа очень похожа на человеческую кисть…
Домой вернулись с добычей. А Матвей еще и с первым охотничьим опытом.
Глава 5
Отец вернулся из города каким-то возбужденным и растерянным. Матвей впервые видел его таким. Зашел в дом, сел за стол, бросив на него картуз. Закурил. Долго и молча курил. А потом, глядя прямо на Матвея, сказал:
– На войну позвали. С немцем биться.
И принялся крутить новую самокрутку. Мама зашарила рукой, нащупывая лавку, села, прижав руку ко рту и молча смотря на отца, привалилась к стене. Матвей молча обнял отца, прижался, вдыхая такой родной запах. Потом отстранился и спросил:
– Бать, а надолго?
– Да кто ж его знает, сынок. Как немца побьем, так и приду.
Мама беззвучно плакала, не вытирая слез, и они капали на вышитую рубашку, оставляя на ней маленькие темные пятнышки.
– Бать, а куда идешь-то? – Матвей пытался спрятать свой страх за вопросами.
– Сначала в город, а оттуда поездом в Москву поедем… м-да…
– А отказаться никак? – спросил Матвей и смутился вдруг.
– Ты чего это, сын? Немца бить надо, иначе он завтра здесь квартировать будет. Не-е-ет, мы ему ужо покажем! – Отец отложил недокрученную папироску и поднялся, стукнув кулаком по столу. А потом как-то обмяк, сел вновь и принялся заново крутить самокрутку.
Сборы были недолгими. Отец взял верную берданку, в мешок сложил одежду, сверху каравай и добрый шмат соленого сала, на пояс подвесил старую мятую флягу с самогоном. Присели на дорожку.
Отец сказал Матвею:
– Сын, ты остаешься за главного. Оставляю тебе патроны все, бережно расходуй, зазря не пали. Пасека на тебе, мать поможет, она знает. Зимовье не забрасывай. В этот год грибов много будет, заготовить надо. Поросей по осени забейте – к соседу пойдешь, он дома по здоровью остается. Он поможет, я уже договорился. Солонины наготовьте. На бане крышу поднови, прохудилась. И это… мать береги, помогай ей во всем.
Матвей слушал и не слышал. Все это было как-то… не взаправду. Не могло такого быть. Батя – он же всегда был рядом. Он всегда учил и подсказывал. И всегда говорил о том, как Матвей останется главным, если вдруг что. Когда в далеком Петербурге расстреляли демонстрацию, а потом в Москве случилось восстание, по деревне загуляли слухи, что вот сейчас всех соберут и повезут в столицу, царя защищать. Матвей тогда был совсем маленький, но хорошо помнил взволнованные глаза мамы и общий деревенский сбор. Отец тогда говорил что-то, по обыкновению рубя ладонью воздух, толпа волновалась и качалась. А Матвей висел на заборе и ничего не понимал, но страшно гордился отцом.
И вот это самое «если вдруг что» наступило. Именно что вдруг наступило. Матвей страшился за отца, боялся ответственности и неизвестности, совсем немного. Он пытался и не мог осознать, что вот прямо сейчас ему надо стать взрослым, он не был готов к этому. Отец так многому его еще не научил, так много не рассказал.
«Хорошо хоть медведя того мы вместе застрелили», – подумалось ему вдруг не к месту. И суматошные мысли приняли другое направление: как охотиться и на кого? И когда? Как травы заготавливать, ягоды с грибами? Как солонину делать? Как мясо коптить? Тысяча «как», «почему» и «зачем» вертелись в голове. Но спрашивать Матвей не стал. Не на это надо было тратить эти оставшиеся минуты…
И они пошли провожать отца. Мама шла, прижавшись к нему, а отец обнимал ее за плечи. Матвей шел с другой стороны, неся отцовскую берданку. И так же по улице шли семьи. Шли на площадь перед домом старосты. Там уже собралась вся деревня. Но все стояли по отдельности, друг с другом, урывая последние минутки. А потом на крыльцо вышел староста и громко заговорил: