Сосед приволок ее со свалки, хотел мешать бетон (на черта?) и планировал восстановить бочку до полноценной бетономешалки (сам?), но за восемь лет руки как-то не дошли, и он похоронил ее в земле, чтоб не украли, а спустя годы продал дачу новым хозяевам.
Так новые хозяева – не поверите! – только порадовались такому «кладу» под землей и вместо проклятий в адрес старьевщика доплатили ему за эту бочку, не засаживают это место саженцами смородины, ждут, когда им самим она пригодится. Это я к тому, что мой муж еще не клиническая улитка. И что клинических как раз вокруг полно. На фоне некоторых мой муж выглядит лайтовым коллекционером раритета.
Я тренирую память сыну и играю с ним в такую игру: показываю картинку с изображением 10–20 разных предметов, а потом отворачиваю ее и прошу сына назвать изображенные предметы по памяти.
Так вот я уверена, что, сыграй я в эту игру с мужем, мол, вспомни, что запихнуто в антресолях или что за тайны хранят недра сарая, муж продул бы всухую.
Психологи говорят, что если ты не пользовался вещью год – значит, она тебе в принципе не нужна. Смело выбрасывай.
Муж кивает, слышит, понимает. Но привычка – вторая натура.
Объективности ради замечу, что я сама та еще свинка Пеппа. Я не перфекционист в вопросах уборки и готовки. Но вот выбросить что-нибудь ненужное – это меня хлебом не корми, это я с радостью.
Иду к мужу со старыми трениками с лампасами. Говорю:
– Миш, тебе нужны эти штаны? Ты в них еще в институте гонял. Выбросить хочу.
– Я в них на даче буду траву косить.
Хлам – это якорь, и нужно не системы хранения в доме совершенствовать, а голову чинить. И если не скидывать прошлое вовремя, можно самому покрыться паутиной среди старых примусов, выживших из ума пейджеров и ржавых чайников.
– На даче 18 пар штанов покорно ждут своей очереди на покос. Даже если ты будешь переодеваться для каждого покоса в новые штаны, все тебе не сносить. И ждет тебя судьба лампасного гопника-модельера с этими покосами.
– Ну мало ли, машину чинить.
– Какую машину чинить? Мы давно подарили наш «ВАЗ-99», и у нас уже давно машина, которую чинить не нужно.
– Ну мало ли зачем.
Мы оба понимаем, что он никогда не наденет больше этих лампас, но выбросить – это выше его сил.
Я одно время тихонечко крысятничала – подворовывала его вещи и, крадучись, пугливо оглядываясь, выносила их на свалку. Но случился прокол: муж встретил у мусорки бомжа Василия в его (мужа) любимом сером свитере с криво заштопанным локтем, и мой обман вскрылся. Был скандал. Муж, тыкая в меня старым, не раскрывающимся больше зонтом, кричал, что самая старая вещь в его арсенале – это я сама и что если он вдруг научится выбрасывать, то первой со свистом навстречу свободе вылечу я. А я сидела, виновато понурясь, и в ужасе вспоминала, что еще успела подарить Василию.
Я люблю мужа. В фундаменте моей любви априори заложено желание принимать в человеке его недостатки и деликатно мириться с ними. При этом муж утрамбован достоинствами под завязку, так что треснутая лейка в сарае – это невысокая цена за счастье.
Я купаю дочку в специальной пластмассовой ванночке, а недавно на дне появилась трещина, и я поставила ее в прихожую, чтобы первый, кто будет выходить из дома, захватил ее и вынес на мусорку. Спустя час я обнаруживаю лопнувшую ванночку в комнате под столом. В ответ на мой недоумевающий взгляд муж поясняет:
– Зачем просто выбрасывать? Жалко! Вот пойдем с сыном на горку, захватим ванну и съедем в ней с горы! Знаешь как будет весело?
По существу вопроса у меня все.
P. S.
Арбуз
Однажды с нами случился арбуз. Это было в самом начале отношений, когда еще страсть, помноженная на молодость, добавляет хмель даже в утренний кофе.
Прожить друг без друга целый день – немыслимо. Страсть такая, что ломаются кровати и застревают лифты.
Молодость – это бурлеск чувств и фейерверк эмоций.
Я болезненно ревнива, беспричинно обидчива и совершенно невыносима. Одним словом, я молода и объективно хороша. Миша тогда руководил подмосковной молодежной организацией, у него был плотный график мероприятий. Вокруг постоянно вились какие-то школьницы-выпускницы, трогали его за локти, спрашивали глупости. Я устраивала сцены просто так – метила территорию.
На лето был запланирован выезд активистов его организации в морской летний лагерь для молодежи. Миша похлопотал и включил меня в состав делегации. Это был ультиматум: или вместе, или все. Миша пьянел от меня, я подавляла его волю. Я физически ощущала свою власть над ним.
Мы сели в автобус и поехали на море. Там было много молодости, смеха, драйва и счастья.
Однажды вечером организаторы лагеря позвали молодежь на костер прямо на берегу моря. Нас было человек 40. На пляж принесли три арбуза. На 40 человек это очень мало: кому-то точно не достанется. Вокруг арбузов образовалась толпа, я не пошла в нее. У меня был Миша, он все решит.
Миша достал два больших, улыбчивых, красных и сочных куска арбуза и, довольный, протянул мне один. Мы хотели сесть на песок и съесть сладкую добычу в обнимку, но тут я увидела девочку. Она тоже была в этом лагере, приехала из другого города. Маленькая и хрупкая, совершенно беззащитная, она даже не пошла в толпу за арбузом. Видимо, побоялась, что затопчут: просто стояла в стороне, кутаясь в курточку и изображая безучастность.
Защемило сердце. У меня здесь было все: парень, любовь, солнце, море, счастье. У нее – одиночество. Я решительно встала, подошла к девочке и отдала ей свой кусок арбуза.
– Держи!
– Ой, – смутилась она и взяла арбуз двумя ладошками. – Спасибо большое.
Я вернулась к Мише, села рядом, откусила от его куска арбуза. Вот и все. Это отличный образ, он раскрывает меня полностью как облупленную. Я всю жизнь живу с мужчиной, который достает мне арбуз, а я отдаю его другим, чтобы откусить от его куска. Получается благотворительность за чужой счет. Муж постоянно говорит мне, что «ты где-то там», «ты для всех», «ты не рядом». Там я нарядная, летящая, на каблуках, а дома уставшая, в тапках.
Муж как бы спрашивает: зачем мне доставать тебе арбуз, если он не тебе? Если я захочу заняться благотворительностью, я займусь сам. Мне не нужно промежуточное звено.
– Ну как не мне? – удивляюсь я. – Мне. Просто это подарок, а с подарком я вправе сделать все, что хочу.
Но Миша возмущен. Пришло время собирать камни. Он как бы просит назад все свои арбузы. А я их раздала. Нет их.
Я все годы жила в латентном чувстве вины. За то, что я такая и не могу иначе. Ну, прости. Мне сегодня нужно уйти, но я вернусь вечером домой. Переобуюсь в тапки, это да. И обниму тебя. Сварю борщ. Уложу детей. Лягу с тобой в постель. Разве этого мало? Но Мише – мало.
Я очень люблю свою семью. И ей я отдаю максимум того, что есть. И даже если я ухожу на работу, то это тоже для семьи.
Муж говорит: всё, что ты делаешь, ты делаешь для себя. Не надо врать себе, что для семьи. Я думаю, он прав: я все делаю для себя. Мы все всё делаем для себя, мы все эгоисты.
Ты добываешь нам арбуз для себя, так ты чувствуешь себя мужиком. Ради любимой женщины хочется добывать арбузы, разве нет? А я отдаю, я такая и не хочу за это оправдываться. Я хочу, чтобы ты понял: если я так не сделаю, это буду не я.
Ты можешь съесть свой арбуз сам, но это будешь не ты. Ты любишь свою семью и всю жизнь все делал для нее, для нас. Ты скуп во внешнем мире, а для семьи – самый щедрый человек. Но ведь в этом наше счастье. Разве нет?
У детских психологов есть тест для определения ребенка, который подвергается домашнему насилию. Предположим, есть подозрение, что дядя Боря – сволочь. Ребенку рассказывают сказку, в которой есть добрая принцесса, добрый принц, злая Баба-яга и Кощей. После сказки у ребенка спрашивают:
– Вот мама, она добрая, как принцесса?