В остальных рассказах такого заглубления в историю нет, и в них рассказывается о дружбе, любви и приключениях двух существ в разных мирах и телах. Надеюсь, вы найдёте интерес и удовольствие в том, чтобы следовать за ними и вместе с ними проживать эти истории.
К интерлюдии «Цветы Бакумацу», где персонажи подводят внутренние итоги Бакумацу, вы, наверное, уже привыкнете к ним. Может быть, это будет подходящий момент, чтобы вернуться к «Писарю» и попробовать ещё раз.
Бакумацу, Бакумацу, Бакумацу…
Улыбаюсь.
Хочу выразить благодарность.
Я благодарю:
Ирину Казанскую – за радость, с которой ты встречаешь мои произведения. Радость для меня показывать их в первую очередь – тебе;
Андрея Ампилогова – за то, что ты был рядом, когда я написала первые три рассказа, и слушал, как я читала их вслух. Тёплое воспоминание об этом – навсегда со мной;
Юлию Graurock Черненко – за высокую оценку рассказа «Угадай» и за то, что ты пригласила меня прочитать его на заседании литературного клуба. В твоей высокой оценке моей прозы я нахожу благословение продолжать;
Елену Евгеньевну Шув и Владимира Владимировича Крылова – за поддержку моих школьных литературных опытов;
Ксению Пальчикову и Ксению Пташечную за то, что в своих иллюстрациях вы выражаете гораздо больше, чем я прошу в ТЗ. Доброго творческого пути вам!1
Ирину Казанскую и Грау – за предисловия. Я чувствую, как книга гордится тем, что в ней есть ваши слова;
Ирину Казанскую – за помощь в оформлении этой книги на сервисе Rideró;
Грау – за помощь в редактировании песен и приведение подстрочника перевода в читабельный вид;
Катю Кузину – за то, что ты стала первым, кроме меня, человеком, вложившим деньги в создание этой книги – в частности, обложки;
г-на Соги Нобуюки и г-на Такэути Акихиро – за то, что вы проверили японские тексты песен, указали на странно звучащие места и подсказали, как их поправить;
Ингу Саковскую и Андрея Саковского, маму и папу – за то, что вы согласились принять меня как ребёнка и дали мне тело, чтобы я могла действовать в мире;
неизвестных мне читателей сервиса ЛитРес, которые скачивают мои рассказы. Для меня загадка, кто вы. Я нахожу много поддержки в том, что вы есть;
всех тех, кого сейчас я не упомянула, но кто ждал эту книгу и поддерживал меня во время её подготовки. Спасибо. Доброго времени вам.
Доброго пути нам всем.
Яна Саковская
Его смех
(из сборника молитв)
Когда мне плохо, мой друг смеётся.
Конечно, когда мне совсем плохо, он не смеётся. Он обнимает меня, и его присутствие и поток его любви – как горячий душ, под которым я согреваюсь и прихожу в себя.
Умеренно плохо мне бывает, например, когда я пытаюсь решить какую-то жизненную задачу весьма странным способом – как если бы я пыталась забивать гвозди мягкой мочалкой – и печалюсь оттого, что у меня не получается. Вот тогда мой друг смеётся.
Я склонна к психотерапии. Когда я вижу, что мой клиент забивает гвозди мочалкой, я склонна начать разбираться, откуда он узнал об этом ноу-хау, что оно ему даёт и чего не даёт. Обычно оно не даёт приближения к исходной цели. Как только клиент это осознаёт, ему удаётся отложить «ноу-хау» в сторону и найти более подходящие способы достижения цели. Или хотя бы допустить, что они есть.
Мой друг не склонен к психотерапии. Ему не интересно смотреть историю появления мочалки в моей руке и выяснять, чем она мне так дорога. Он посмеётся, пронаблюдав мои попытки забить гвоздь мочалкой, и принесёт молоток. Однако, прежде чем вручить мне его, он внимательно прислушается к моему состоянию. Он знает, что я не люблю готовых решений без запроса.
Если у меня совсем нет сил, он спросит меня, хочу ли я узнать вариант решения. Если у меня есть силы размышлять и рассуждать, то он может задавать наводящие вопросы: «В чём странность забивания гвоздей мочалкой? Каким должен быть предмет для забивания гвоздей? Где его найти?»
Когда мне интересно самой найти и ошибку в решении своей задачи, и правильное решение, он просто продолжает смеяться. Слыша этот смех, я допускаю, что есть состояния и пространства, из которых моя ситуация выглядит смешно. И я могу применить свою склонность к психотерапии к себе и постепенно дойти до идеи молотка.
В конце концов мы смеёмся вместе.
Место, где я могу встретиться с тобой
(из сборника песен)
Угадай
«Это было нечто…» – хочу, но не успеваю сказать я. Он вскакивает со стула, хватает меня за рукав и утягивает в мир. Видя по его намерению, куда он увлекает нас, догадываюсь, что нам предстоит.
«Дух бы хоть дал перевести!» – восклицаю я.
«Я соскучился», – следует ответ, и через мгновение он вместо рукава держит мою ладонь.
Голова ещё немного идёт кругом. Только что мне была доступна только память той личности в том мире, а теперь вся моя память, вся моя история как существа – вновь со мной, и он – как я мог забыть, что есть он?..
Я пожимаю руку.
«Я тоже».
«Я тоже» оказывается последней мыслью, слышной в телепатическом поле, ибо мы спустились в мир, и связь между нами пропала.
На самом деле я бы хотел выложить пакет с моими впечатлениями из этой жизни в общее поле, чтобы он мог воспринять его целиком и от первого лица. Я хотел бы и посмотреть его глазами на то, что он натворил в своей жизни. Теперь, когда я вновь помню, что это возможно, я хотел бы обычного слияния – мгновенно знать всю полноту, что происходит с каждым из нас, мгновенно отзываться и наслаждаться ощущением «мы». Но мне сладостно думать и о возможности медленного разговора, в котором из всего происходящего мне нужно будет выбрать что-то одно, сказать или спросить об этом и ждать, что скажет в ответ мой друг.
Поэтому мы здесь, и мир встречает нас клонящимся к горизонту солнцем.
Мы среди невысоких гор, на маленькой площадке, с которой видны город у подножия, блестящее у горизонта море, ждущее солнце в свои объятия. Всё, как я люблю. Похоже, мой друг действительно соскучился по мне, раз привёл нас сюда. Если бы я успел заждаться его, мы бы оказались у моря, он перешагивал бы с одного валуна на другой, дышал обещанием шторма и вспоминал себя. И меня.
Но сейчас это предзакатные горы, и мне интересно, до покалывания на кончиках пальцев интересно, как он жил.
– Кто начнёт? – слышу я голос. Этот мир отзывается лишь на озвученные слова, поэтому мой друг уже создал полутонкое тело – достаточное, чтобы производить звук. Мне стоит озаботиться тем же.
– Тебе же не терпится! Ты и начинай, – отвечаю я и прислушиваюсь к звуку голоса. Слепил что-то под настроение, из накопленного в камнях тепла, блеска далёкого моря и, конечно, из желания дотянуться до этого восхитительного, беременного легендарным закатом неба, – и для наших целей это тело сойдёт. А тех, кто может увидеть и удивиться, здесь всё равно нет.
– Тогда спрашивай, – говорит он, и так радостно и гордо светится, что я уже готов удивляться: в чём же он прыгнул выше головы, что теперь так сияет? А, знаю. И на первом ходу обойдусь без вопроса.
– Мечты, будущее, женщина.
Он весь про то, чтобы мечтать и творить будущее, – это понятно. Но так сиять он, пожалуй, может только оттого, что ему удалось женское воплощение, которые ему обычно непросто даются.
– Неплохо для начала! – одобрительно кивает он. – Но как именно?
На этом ставки повышаются. Угадать первый ход – легко, особенно если знать друг друга так, как знаем друг друга мы. Но в нашей игре участвует и этот гостеприимный, излюбленный нами мир, в котором слова имеют особую силу. От моих слов мечты, будущее и женщины этого мира оживились. Если буду дальше угадывать, с ними будет происходить то прекрасное, чем так гордится мой друг. Не буду угадывать – будет возникать сумятица. В интересах игры – чтобы я не сразу догадался. В интересах мира – чтобы в его мечтах, будущем и женщинах не было сумятицы. Отсюда наше правило: не больше двух ошибок. Две ошибки мир ещё может управить, да и мы поспособствуем этому, но больше – уже не бережно с нашей стороны.