— Нда-с…
И сразу между ней и Володей Горевым начинается словесная перепалка.
— Н-да-с! — подражает он Кассандре. — Довольно неопределенно! Что вы этим хотите оказать?
— А то, что оказала! — многозначительно подчеркивает Кассандра. — Сказала, что хотела, — не больше и не меньше.
— Ну, меньше, чем «н-да-с!», уж и не скажешь, — не сдается Володя. — А вы попробуйте сказать больше!
— Могу сказать и больше: не по-вез-ло! Вот!
— Кому не повезло, Нонна Александровна? Вам?
— Конечно, мне. Не о других же мне думать — о себе говорю!
— А в чем же это вам не повезло?
— А по-вашему, повезло мне? — сердится Кассандра. — Вот если бы у меня бельмо было, — мне бы его сняли. Было бельмо — нет бельма. Была слепая — стала зрячая. Вот это я называю «повезло»! А меня чем лечат? «Тканевой терапией»… Не смешите меня! Тканевая терапия — это бэмэнэ, фукуку, тармбампум! Вот что это!
И, видя, что мы не понимаем, Кассандра объясняет:
— Обманывают больных бессмысленными словами! Бросили дурню непонятное слово, он и обрадовался… «Академик Филатов», «Академик Филатов», — распаляется Кассандра, — а мне-то что с того, что он академик? Я ведь от этого академиком не стала!
Все смеются. Даже мрачный Георгий Дмитриевич.
— Божественный эгоцентризм! — хохочет он, глядя на Кассандру почти любующимися глазами. — Божественный!
— Нет, вы мне покажите, — кипятится Кассандра, — покажите мне, кому она помогла, эта тканевая терапия?
— Мне! — спокойно отбивает удар Володя Горев. — Приехал я сюда — в левом глазу двадцать процентов, в правом — меньше десяти. А сейчас в одном восемьдесят, а в другом — шестьдесят процентов. И Филатов говорит, что это не предел, может еще улучшиться. Плохо, что ли?
Тут вмешиваются и другие, подтверждают, что и у них от тканевой терапии зрение улучшилось.
— А у вас самой как? — вдруг спрашивает ее Володя. Кассандра мнется. Не хочет отвечать! Ну, значит, ее дела идут неплохо: такие люди, как она, не любят говорить, что у них что-нибудь хорошо! То ли она зависти чужой боится — могут «сглазить», — то ли ей приятнее ходить в «жертвах», чтоб ее жалели. Но мы не отстаем, и она вынуждена сознаться, что да, у нее есть некоторое улучшение.
— Получше немножко стало. Да ведь ненамного… Двадцать процентов в обоих глазах. Откуда взяться большему? Ведь не пересадка роговицы, — всего только тканевая терапия…
— Э-эх, вы… — с горечью говорит доктор Корнев, которому пока еще не стало лучше ни на сколько. — Да тут есть такие слепые, которые эту самую тканевую терапию благословляют! Она им светоощущение вернула: свет от потемок отличать стали… А у вас — двадцать процентов… И ведь не конец это, будет еще лучше… Э-эх, вы-ы!
Оттого, что это говорит доктор Корнев, ослепший после подвига, даже Кассандре становится вроде как немножко стыдно.
Академик Филатов не разделяет мнения Кассандры о тканевой терапии. Он считает этот лечебный метод, предложенный им в 1933 году и непрерывно с тех пор разрабатываемый им и его школой, наиболее значительным своим достижением. Тканевая терапия — это введение в организм больного с лечебной целью разных тканей, взятых от человека, животного или растения. Терапия эта выросла из раздумий Филатова над «поведением» трупной роговицы, сохраненной в холоде, по сравнению с такой же трупной роговицей, не подвергавшейся влиянию холода: сохраненная в холоде оказывала значительно большее действие на просветление бельма.